Юстиниан

Чувствуя себя больным от страха, Ипатий позволил людям поднять его и на плечах пронести по тёмным улицам, освещаемым лишь факелами, к Ипподрому, где, кажется, собрался весь Константинополь. Вокруг гремели ликующие крики: «Да здравствует Ипатий!» Ипатия на руках внесли в кафизму. Затем на голову ему возложили диадему — вернее, чью-то золотую цепь-ожерелье, — а на плечи вместо мантии накинули пурпурную занавесь.

Отчаянно мечтая оказаться где угодно, лишь бы подальше отсюда, Ипатий, когда глаза его привыкли к свету факелов, заметил, что среди ликующих граждан довольно много людей в тогах или шёлковых официальных одеждах, — это были сенаторы и консулы, многих он знал лично. Тут Ипатия осенило: его коронация была не просто прихотью толпы, её поддерживали те, кто в Империи считался наиболее уважаемым и привилегированным классом, людьми, способными обеспечить стабильность и лидерство и сделать любое восстание успешным. Это обстоятельство всё меняло. В душе Ипатия ужас боролся с восторгом... неужели... он действительно может стать императором?

Вскоре по Ипподрому пронёсся слух — и его подхватили, закричали на разные голоса: «Юстиниан бежал!.. Тиран скрылся!.. Да здравствует новый император — Август Ипатий!»

Смешанное с облегчением чувство пьянящей эйфории захлестнуло Ипатия. Я это заслужил, твердил он себе.

Всю жизнь он служил и играл по чужим правилам, всю жизнь лучшее забирали у него те, кто знал, как играть в политические игры. Но это у него, у Ипатия, в жилах текла благородная кровь, это он был племянником покойного императора, и это он — а не выскочка-варвар Юстин — должен был стать преемником Анастасия; это он должен был получить высший военный чин — Верховного главнокомандующего, — а не довольствоваться командованием над Восточной армией. И даже это жалкое звание ему приходилось уступать дважды: первый раз — временно, Юстиниану, во время экспедиции на Зу-Нувас, и второй раз — этому молодому наглецу и выскочке Велизарию.

Наслаждаясь моментом, Ипатий встал и вскинул руку в традиционном императорском приветствии. В толпе зашикали, призывая к тишине.

— Римляне! Вы оказали мне честь, провозгласив меня своим императором. Я клянусь перед Богом, что главной моей заботой всегда будет — служить вам по мере моих возможностей. Кроме этого я торжественно обещаю вам, что вы никогда больше не будете страдать от жестокости Эвдемона, несправедливого суда Трибониана или алчности Иоанна Каппадокийского. Они уйдут, как ушёл их хозяин, Юстиниан. Скатертью дорога — так я скажу им вслед, а мы с вами вместе начнём новую счастливую главу в истории Нового Рима.

Разразившиеся овации стали музыкой для ушей Ипатия; он в один миг забыл все недавние сомнения и тревоги, а также застарелые обиды на несправедливость.

Между тем в почти опустевшем дворце — теперь его покинули почти все придворные и сенаторы — стояла жуткая тишина. Лишь горстка преданных императору людей да наёмники-германцы, вот и все, кто остался с Юстинианом. Внизу, в помещениях для слуг и на кухнях, всё громче раздавались разговоры, полные неуважения к своему господину.

В кабинете Юстиниана собрались самые близкие: Феодора, Велизарий и Мундус, Иоанн Каппадокийский, молодой Прокопий и придворный хроникёр-историк Марцеллин; двое последних были ещё и искусными стенографами, а потому вели подробнейшие записи о происходящем. Кроме того, здесь же присутствовали два доверенных тайных агента секретных служб, которые действовали в качестве лазутчиков и гонцов, — в их обязанности входило всё, от шпионажа до тонкой дипломатии.

Доносившиеся от Ипподрома приветственные крики и овации не прибавляли собравшимся бодрости, напротив, поставили их на грань отчаяния, омрачившего это безрадостное собрание. Один из агентов — угольно-чёрный нубиец Крикс — только что вернулся с Ипподрома и сообщил о «коронации» Ипатия.

Мундус нарушил тягостное молчание, вызванное сообщением Крикса, необычайно мягким голосом произнеся:

— Август, мудрость полководца состоит и в том, чтобы честно признать своё поражение... Возможно, настало время покинуть поле боя.

— Мундус прав! — решительно заявил Каппадокиец. — Опереди врагов, отправляйся морем в Гераклею Понтийскую на южном берегу Понта Эвксинского[58]. Там ты будешь в безопасности, по крайней мере в ближайшее время.

— И притом достаточно близко к столице, чтобы в нужный момент начать контрпереворот! — поддакнул Прокопий.

— Спасибо, друзья мои! — печально откликнулся Юстиниан. — Я понимаю, вы хотите подбодрить меня и смягчить горечь этой минуты. Но, я думаю, все мы понимаем, что если я уеду, то уже никогда не вернусь обратно. Скрепя сердце, я должен согласиться с Мундусом и префектом, единственный выход для меня — это бегство.

— Прежде чем мы окончательно сдадимся, — заметил Велизарий, — нужно рассмотреть ещё одну возможность.

— Продолжай! — поднял голову император.