Юстиниан. Топот бронзового коня

    В то же время в императорском дворце Велисарий и Юстиниан делали попытки выправить положение - разослали гонцов в близлежащие города (Регию, Калаврию и Агиру), стягивая в Константинополь верные полки. Кстати, двое из этих гонцов были пасынки Лиса - Феодосий и Фотий. Оба юноши сильно возмужали за последние годы - превратились в красивых крепких мужчин; тот и другой носили небольшие бородки, одевались со вкусом и любили удалые пирушки, где бесстыжие девушки выполняли все их заветные желания. А любовная связь Феодосия с Антониной то возобновлялась, то прерывалась - всё зависело от возможности встретиться тайно от хозяина дома, слуг, рабов, а такие случаи выпадали нечасто.

    Путешествие в Регию заняло у Фотия двое суток. С четырьмя тысячами лучников и конников он вернулся к столице и, по распоряжению Велисария, заблокировал входы в город с северо-запада - от ворот Святого Романа до Влахерн. То же самое сделали и другие войска, в том числе по вызову Феодосия, - никого не впускали в Византий, начиная с Малендийских и кончая Золотыми Воротами. Так что бунтари не могли теперь надеяться на приток свежих сил извне.

    Тем не менее ситуация продолжала усугубляться. За два дня мятежники подожгли и спалили канцелярию префекта Востока, странноприимный дом Евбула (к северу от развалин Святой Софии) и дворец ординарного консула Симмаха. Озверевшие димы начали отлавливать всех чиновников, кто не смог сбежать или же укрыться во дворце императора, убивать, а их трупы сбрасывать в море.

    Днём 17 января Мунд с войсками вышел из ворот Халки и отбросил бушующую толпу от Августеона. Под напором гепидов люди побежали по Месе, кто-то улизнул в боковые улочки, кто-то спрятался в близлежащие церкви, но примерно полторы тысячи, добежав до университета (Октагона), скрылись в нём и забаррикадировали двери изнутри. Две попытки штурма не удались, и тогда Мунд распорядился подпалить «Восьмиугольник». Пламя занялось быстро, и коричневый дым повалил из окон. Основная масса повстанцев сгорела заживо; тех, кто попытался спастись, убивали солдаты Мунда. Сладковатый запах человеческого пепла долго ещё висел над спаленным учебным заведением и его окрестностями.

    От пожарищ пострадала также церковь Святого Феодора во Сфоракии (рядом с храмом Сорока Мучеников) и до основания выгорели портики Аргиропратия.

    Эта акция устрашения потрясла обе стороны. Император бесконечно совещался с доверенными лицами и не мог решиться на уничтожение остальных мятежников; всё ещё лелеял план - выйти с Евангелием на кафисму и призвать заблудшую паству к миру. Гермоген сказал:

    - Но, по крайней мере, надо выкинуть из Дворца двух возможных предателей - как Ипатия, так и Помпея. Если толпа провозгласит василевсом одного из них, этому самозванцу будет просто сесть на трон в Хризотриклинии. Допустить этого нельзя.

    Пётр Варсима с ним не согласился:

    - Нет, наоборот, лучше иметь Ипатия и Помпея у себя под боком. При необходимости взять под стражу или даже убить. А отдав их бунтовщикам, мы тем самым предоставим плебсу нового лидера.

    - Ни Ипатий, ни Помпей не годятся в лидеры, - усомнился Пётр Патрикий.

    - Это будет уже неважно. Пусть не лидером - просто символом, просто знаменем, собирающим силы. Я считаю, что племянников Анастасия отпускать преступно.

    И сановники взглянули на молчавшего самодержца. Выглядел он неважно: похудевший, под глазами - круги, правая щека дёргалась от тика. Несмотря на всё своё честолюбие, царь был человеком богобоязненным, и погибшие в Октагоне полторы тысячи христиан не давали ему покоя.

    Автократор проговорил:

    - Мы склоняемся к мнению Гермогена… Пусть Ипатий с Помпеем убираются из дворца. - Повернулся к Нарсесу: - Друг мой дорогой, сообщи им о принятом нами решении. Проводи до ворот. Проследи, чтобы не остались.

    Евнух поклонился и вышел.

    Государь продолжил:

    - Завтра, в воскресенье, мы предпримем последнюю попытку кончить дело миром. Соберём людей и цирке. Мы к ним обратимся с призывом не доводить пас до крайностей. Если компромисс будет невозможен, то придётся действовать силой.

    Гермоген сказал:

    - Я бы не рассчитывал на успех всепрощенческих проповедей. И боюсь, чернь воспримет добрый тон вашего величества как безволие и слабость.

    Пётр Варсима расценил иначе:

    - Нет, народ устал от бесчинств. А теперь, когда стало ясно, что оружие, купленное Провом, бунтарям не досталось, да и сам Пров сбежал, им рассчитывать больше не на что.

    - Как, а Ориген? - удивился Пётр Патрикий. - Он среди толпы и чрезвычайно опасен.

    - Трифон выловит Оригена не сегодня-завтра.

    - Но пока не выловил!

    В зале появился Нарсес и развёл руками:

    - Ни Помпей, ни Ипатий не желают уходить из дворца.

    - То есть, как это - не желают? - возмутился Юстиниан. - Не желают слушаться моего приказа?

    - Говорят, что пока сами не услышат из уст вашего величества, не пошевелятся.

    - Ну, так мы их пошевелим. Пусть зайдут немедля.

    Вызванные братья бросились к ногам императора, стали целовать его туфли:

    - Пощади, о великий Цезарь Август! - умолял Ипатий.