Юстиниан. Топот бронзового коня

    За приёмными внуками Сита приехал сам. Он за годы войны в Персии сильно изменился - похудел, поседел, а морщины пролегли от носа ко рту. В тридцать пять выглядел на все пятьдесят. Оловянные глаза потемнели. О военной кампании он рассказывал дома скупо: поначалу ромеям сопутствовала удача, взяли местечко Миндуе у персидской границы и восстановили крепость Дару. Но противник, разумеется, возмутился, начались непрерывные стычки, в том числе с армянами, многих ромеи взяли в плен (в частности, двух вельмож из рода Камсаракан - Сита их привёз на поклон василевсу), назревает решительное сражение. Нужно подкрепление.

    Евдемон передал военачальнику двух приёмных внуков со следующими словами:

    - Вы такой уважаемый господин, полководец, консул, патрикий, а ребята пятнают вашу честь. Мы их отпускаем с надеждой, что сумеете сами наказать справедливо.

    - Уж накажем, накажем, не сомневайтесь, - подтвердил собрат Велисария. - Я их увезу в Персию. Приобщу к армейскому делу.

    - Вот и правильно, - согласился градоначальник. - Вырвать пацанов из компании диких димотов - самое разумное. Больно обнаглели. И поверьте моему слову - как военный военному скажу - навести порядок в Византии без насилия не удастся. Только устрашением. Убивать зачинщиков и пособников на месте.

    - Автократор не допустит такого.

    - Если не допустит - сам лишится трона. Недовольство зреет - чувствую своей кожей.

    - Я поговорю с василевсом.

    - Я уже и сам говорил. Не в такой резкой форме, конечно… Он мне приказал навести порядок - а обычными средствами плохо получается.

    - Но сплеча рубить тоже не пристало. Не хватало ещё новых мятежей. Помните беспорядки при Анастасии?

    - Как же, разумеется.

    - Но тогда удалось кончить дело миром.

    - Люди изменились, и теперь их словами не проймёшь…

    Слуги Ситы вывели из камеры Феодосия с Фотием. У последнего на лице было много кровоподтёков, он прихрамывал на правую ногу.

    - Ну, допрыгались, безобразники чёртовы? - проворчал патрикий. - Мало вам ещё врезали. Я бы высек публично, чтобы после встать не могли неделю.

    Юноши молчали. Консул произнёс:

    - Живо в мою коляску! Дома разберёмся.

    Сообщение о том, что обоих он берет на войну, Феодосий воспринял сдержанно, а зато Фотий приободрился и сразу повеселел. Радостно сказал:

    - Все, что Бог ни делает, к лучшему. Надо побыстрее развеяться. Надоел мне Константинополь.

    Названый брат скривился:

    - Скажешь тоже! Там тебе не тихие городские улочки, безоружные нищие, безответные нищенки. Рукопашный с персами - не забавы димотов.

    - Трусишь, что ли?

    - Просто опасаюсь.

    - Положись на судьбу, дружище. Что записано на небесных скрижалях, то и произойдёт. Коль должны погибнуть от руки персидского воина, то навряд ли утонем во время шторма.

    - Ты меня утешил! - кисло усмехнулся приятель.

    - Коль должны умереть в своей постели, не умрём на плахе. Почитай Платона.

    - Да читал я, читал - и Платона, и Аристотеля, и софистов. Мрак один. Безысходность полная. Чувствуешь себя никому не нужной букашкой в страшном, неприветливом мире.

    Тот потрогал заплывший глаз и ответил просто:

    - Мир такой, как он есть, и не в нашей воле поменять его к лучшему. Надо получать удовольствие от того, что уже имеем.

    - Получил удовольствие в тюрьме?

    - Получил урок. И второй раз не наступлю на те же грабли.

    Отплывали в первых числах июня. Сита вёз солидное подкрепление - десять тысяч новых бойцов, лучников и конных. Вместе с пятнадцатью тысячами в распоряжении Велисария это была приличная сила. Впрочем, всё равно у персов сохранялось численное преимущество - тридцать тысяч в настоящее время и наверняка подтянут ещё.

    Вместе с консулом и его назваными внуками плыл ул-Кайс. Император пожаловал арабу титул патрикия и пообещал в случае победы ромеев над персами дать ему войска для похода в Аравию и борьбы за потерянный трон. Имр благодарил, думал, что ночной инцидент полностью исчерпан, Феодоре удалось убедить супруга в чисто дружеском характере их свидания, и монарх сменил гнев на милость. Так, во всяком случае, василиса сказала на короткой аудиенции, при свидетелях, накануне отплытия. Дама подарила ему коробку с празднично расшитой туникой, скупо пояснив: «От меня на память». Он, припав к её туфелькам, жарко целовал их носки. И не мог предположить, что сиятельная чета приготовила ему страшную кончину.

    Разговор у Юстиниана и его жены был такой.

    Он смотрел на неё внимательно, словно бы стремился проникнуть в её мысли, чтоб узнать доподлинно, изменяла она ему или нет. Женщина сидела напротив, словно на иголках, опустив очи долу. Царь спросил:

    - Значит, утверждаешь, между вами не происходило ничего противозаконного?

    У царицы нервно вздрогнули губы:

    - Сотню раз уже повторяла: нет. Даже поклялась на кресте. Разве этого мало?

    - Мало, мало. Мне нужны доказательства посильнее клятв.

    - Да какие? Я не понимаю.

    - Если ты к нему относишься с безразличием, так убей его.

    Побледнев, Феодора подняла веки и уставилась на свою дражайшую половину в замешательстве:

    - Как - убить? Что ты говоришь?

    - Ты разволновалась? Он тебя волнует?