Юстиниан. Топот бронзового коня

    - Предлагаю подкупить капитана и не позже рассвета улизнуть из порта, соответственно с одной восьмой частью всех богатств.

    - Ты с ума сошёл!

    - Я серьёзно. Поплывём в твой благословенный Эфес, продадим имущество, а на вырученные деньги скоротаем жизнь в тишине и спокойствии, не отказывая себе ни в большом, ни в малом. Хочешь - пострижёшься в монахи. Или можешь заняться ростовщичеством. Дело твоё.

    Феодосий возмущённо воскликнул:

    - Да ведь это настоящий грабёж!

    Евнух покачал головой:

    - На войне всё иначе. И убийство не преступление, и награбленное - трофеи.

    - Представляешь, как поступят с нами, если попадёмся?

    - Представляю, конечно. Риск велик. Но соблазн не меньше. - Переждал, пока собеседник переварит идею, и потом добавил: - Плюс к тому же - свобода, та, о которой тебе мечталось. Разве не желал избавиться от хозяйки?

    Он с досадой потупился:

    - Честно говоря, и теперь желаю.

    - Ну, тем более! Нам фортуна благоволит. И даёт шанс - совместить приятное и полезное.

    - Мне необходимо подумать.

    - Возражать не смею. Но решай быстрее: времени в обрез.

    Молодой человек маялся недолго. Ближе к вечеру он послал гвардейца за Каллигоном, и они вдвоём отправились на корабль. Уломать капитана тоже оказалось несложно: посулили ему и его команде два сундука из пятидесяти, загруженных в трюм, и в начале первого ночи незаметно вышли из гавани. Море волновалось, дул холодный январский ветер, паруса выгибались на всю свою полуокружность, в результате чего судно двигалось с максимальной скоростью. Чтобы обмануть возможных преследователей, устремились не вдоль побережья к югу, а на юго-восток, к островам Далмации, где решили отсидеться пару недель, пропуская вперёд караван Велисария, плывший в Константинополь.

    Об исчезновении Феодосия с Каллигоном доложили стратигу рано утром. Он воспринял новость спокойно, посчитал погоню бессмысленной, здраво рассудив: рано или поздно сами обнаружатся, где-нибудь в провинции, местные власти сообщат, и тогда уж направим людей, чтобы возвратить похищенные богатства. Но не отказал себе в удовольствии и пошёл сообщить новость Антонине. Та смотрела, как служанки одевают и причёсывают только что проснувшуюся Янку (девочку привезли из Неаполя в Рождество). Ей уже было девять лет, и она неплохо читала и писала по-гречески; от отца взяла бездонные голубые глаза, а от матери - вьющиеся волосы; отличалась серьёзностью и смеялась редко. Но, увидев отца, радостно воскликнула:

    - Тятенька пришёл! Ах, какое счастье!

    Он поцеловал её в темечко и заметил искренне:

    - Ты такая делаешься красавица - скоро покоришь весь Константинополь.

    Мать откликнулась в том же самом духе:

    - Да, найдём тебе женишка богатого, знатного, красивого, ты его полюбишь и потом выйдешь с удовольствием замуж.

    Дочка согласилась:

    - Отчего не выйти, если за красивого и богатого?

    Все втроём посмеялись. Велисарий бросил непринуждённо:

    - Нынче ночью убежал Феодосий с Каллигоном…

    Антонина, продолжая хихикать, сразу не осознала:

    - Что? - переспросила. - Кто сбежал?

    - Феодосий и Каллигон.

    Тут в её лице случилась странная перемена: губы продолжали смеяться, рот в улыбке, а глаза уже испугались, увеличились, округлились вдвое. Губы сузились и проговорили:

    - Как это сбежали? Не верю.

    - Увели из порта груженный сокровищами корабль и уплыли неизвестно куда.

    Янка, переводя взгляд с одного родителя на другого, не сдержала возгласа:

    - Ничего себе! Целый корабль сокровищ!

    Мать настолько расстроилась, что забыла о необходимости соблюдать приличия в разговоре о собственном любовнике, и твердила, как полоумная:

    - Нет, не верю… он бы мне сказал… мы в последнее время ладили… у него не было причин…

    - Значит, были, - ответил муж.

    Антонина устремила на него взволнованный взор:

    - Прикажи догнать. Если ещё не поздно. Пусть вернут… корабль… богатства… и его самого!

    Он отрезал:

    - Поздно. Четверть суток прошло. И, не зная направления их движения, догонять бессмысленно.

    У неё по щекам побежали слезы:

    - Глупый мой сыночек… Что же ты наделал!… Почему оставил бедную свою мамочку?…

    Велисарий издевательски процедил:

    - Мамочка была слишком уж ретива… в его воспитании!

    Та взглянула с укором, разлепив мокрые ресницы:

    - Ты опять за старое?

    - Не опять, а снова! - посмотрел на дочку и сдержал себя от дальнейших обвинений; только произнёс: - Ладно, как у нас в Иллирике говорили - кто старое помянет, тому глаз вон. Прошлое забудем. Станем жить наново. - Развернулся и вышел.

    Женщина сидела убитая, вытирала глаза и довольно громко хлюпала носом. Янка обняла её и прижалась щекой к плечу. Ласково сказала:

    - Не переживай, мамочка. Мне, конечно, тоже грустно, оттого что братец сбежал, всех нас бросил, только Фотия и Магну я люблю много больше. Ведь они мне родные.

    Антонина вздохнула:

    - Феодосий тоже не чужой… Мне его будет не хватать…

    - Он ещё вернётся - увидишь. Я чувствую.

    Неожиданно Нино рассердилась:

    - Не мели чепухи, малышка. Возвращаться ему нельзя.

    - Почему нельзя?

    - Потому что сразу же попадёт под суд. За побег и кражу казнят.

    Девочка ответила:

    - Ну, а ты с папенькой на что? Вы его спасёте.

    Успокоившись немного, мать подумала вслух: