Юродивый

— Да я это, Гришка Гривов, — чуть громче сказал ночной гость, и я узнал голос крестьянина, из-за которого и предпринял всю операцию по освобождению коровинских крестьян.

— Гривов? Ты что так поздно, — удивился я, — заходи в избу.

— Никак не могу, выйди сюда, — требовательно прошептал он.

Пришлось выйти под дождь, Гривов выделялся в беспросветном мраке ночи более темным пятном. Как только я вышел, он схватил меня за рукав и потащил вдоль стены.

— Ты что это? Ты куда меня тянешь? — удивился я, однако подчинился его тревожно-цепким рукам.

— Тише, — попросил он, останавливаясь в конце стены, — у меня к тебе разговор.

— Я тебя давно ищу, — начал, было, я и, замолчал, понимая, что теперь уже не я его, а он меня разыскал по неведомому срочному делу. — Говори, что у тебя стряслось?!

Мужик довольно долго молчал. Было видно, прежде чем начать разговор, внимательно всматривается в невидимый ландшафт.

— Тебя хотят заживо сжечь, — ответил он, когда удостоверился, что никого поблизости нет.

— Меня? Чего ради? — без особой тревоги, спросил я. Вроде бы пока никаких смертельных врагов у меня здесь не появилось.

— Сам не знаю, — ответил Гривов, — здешний барин приказал сжечь вас вместе с девкой. Потому я к тебе и не заходил.

— Что за барин, не знаешь, как его зовут?

— Кошкиным кличут, Афанасием Ивановичем. Нас погорельцев хочет у себя в крепости оставить, только мужики сомневаются. Больно уж он крут… Со своих холопов кожу вместе с мясом дерет.

Мне имя Кошкина ничего не говорило.

— Очень строгий боярин, — продолжил Григорий. — Велел сегодня под утро вам двери подпереть, обложить избу соломой и сжечь.

Я задумался, причин для зачистки могло быть несколько. Например, до меня дотянулась лапа Москвы. Или Кошкин собрался прихватить чужих крестьян и боялся огласки. Возможен был и фантастический вариант: мачеха Марфы узнала, что падчерица жива и решила избавиться от девушки.

— Спасибо что предупредил, — поблагодарил я. А как же ваши крестьяне, смолчат?

Я подумал, что после спасения из плена, в такой ситуации, они могли бы продемонстрировать небольшую благодарность.

— Что крестьяне! Мы народ подневольный, к тому же, у всех семьи. Скоро зима, а жить негде. До холодов новых изб не срубить, ребятишки помрут… Сам должен понимать, своя рубашка ближе к телу! Нам без барской заботы никак не прожить…

Крестьян понять было можно, но когда такая равнодушная неблагодарность касается лично тебя, да еще в тяжелый момент жизни, когда ты не можешь толком защититься, становится немного обидно. Чтобы прервать неприятный разговор, я спросил о другом:

— А что со Степаном, с казаком, с которым мы вас освобождали?

— Этого я сказать не могу. Видел его по первости здесь на селе, а куда потом девался, не знаю. Тут у нас, ты сам понимать должен, невесть что делается. Пока убитых похоронили, раненные по избам лежат, больных много, не до твоего казака было. Наверное, уехал, что ему с мужиками делить.

— А как Иван Иванович?

— Его еще тогда в лесу убили, жалко, мужик он был справный, пятеро детишек сиротами остались, один другого меньше.

Мы почтили память организатора сопротивления несколькими секундами молчания, на большее, не было времени.

Потом я сказал то, что волновало меня:

— Гриша, мне очень нужна твоя помощь, помнишь, ты водил меня в лес к нечистым. Сможешь отвести? Мне обязательно нужно туда попасть!

Гривов ответил не сразу, а когда заговорил, голос у него был виноватый.

— Сейчас не смогу, извини… Сам знаешь, у меня семья, если узнают, что я с тобой знаюсь, головы не сносить не только мне. Ты покуда уходи в лес, пережди какое-то время, я как смогу незаметно отсюда уйти, сразу тебя отведу, куда захочешь.

Предложение оказалось интересное, но трудно выполнимое. Каким образом просидеть в осеннем лесу неопределенное время, Григорий не уточнил. Словно поняв о чем, я думаю, он торопливо продолжил:

— Тут в двух верстах в самой чаще на болоте, есть охитничья избушка, о ней мало кто знает. Там можно просидеть хоть до зимы, и никто не найдет. Лошадь я твою оседлал, она в сарае. Там же твое оружие, даже стрелы к луку удалось раздобыть, только не татарские, а русские, так что все готово можешь сразу ехать.

— Как это ехать, со мной же девушка, я без нее не поеду.

— Нельзя тебе девку с собой брать, только лишняя обуза. Оставь ее здесь, дай бог, может и останется в живых.

Гривов очень спешил, я его вполне понимал, он и так рисковал из-за меня семьей, и думать еще и малознакомой девушке не хотел. В его мужественности и порядочности я не сомневался, уже был случай убедиться, что он за человек, но я не мог себе позволить обречь на страшную смерть человеческое существо.

— Расскажи, как добраться до лесной избушки, и возвращайся к своим, — сказал я. — Я уж дальше как-нибудь сам справлюсь.

— Ты сам не найдешь, тебя хотя бы до тайной тропы проводить нужно. А покуда ты девку подымешь, растолкуешь, что к чему, слезы ей оботрешь, уходить будет поздно!

— Девушку не оставлю, — твердо сказал я. — Пока выводи лошадь, а я пошел за ней, мы быстро!