Юрий Звенигородский

— Плохо мне в седле, — пожаловался сыну. — Пусть пришлют карету.

Ждали в деревеньке Матигоры. Князь захотел ехать в карете один. Запряженная четвериком, она не отставала от всадников. Ездок дремал в пути и на стоянках. А, очнувшись ненадолго от дремы, проявлял равнодушие ко всему, молчал, как камень.

Дмитров не походил на Звенигород: посад на горе, кремник внизу. Хотя крепкий кремник. На высоченном земляном валу рубленые стены девятью башнями. И все это окружает глубокий ров, питаемый двумя ближними реками.

Над заборолами стен возвышается пятиглавие каменного собора. А с восточной стороны на горе видны стены обители и одноглавая церковь, напоминающая звенигородскую. Город понравился Юрию Дмитричу. Возникла мысль: дерево детинца заменить камнем. Положить на это остаток жизни. Тогда владетельных сыновей, Юрьичей, никакой самовластен из Москвы не достанет. И душенька Анастасии будет довольна.

Приободрившийся князь спервоначалу ощутил некий неуют в чужом княжем тереме. Тут ходил, коротал дни бездетный, вдовый брат Петр. Однако не просто ходил, кое-что и творил: чеканил собственную монету. Да еще и украшал город. Это ведь при нем возник одноглавый храм в Борисоглебском монастыре, так схожий с звенигородским. Юрий Дмитрич невольно вспомнил неосмотрительную выходку племянника на третейском суде: дескать, более века назад прадед Иван Данилович[106] завещал Дмитров московским князьям! Ах ты, Господи! Ужли Юрий Дмитриевич не московский князь? Его теперь этот город, его! Ha-кося, племянничек, выкуси!

Княжеский отдых с дороги вскоре прервал Ивашка Светёныш:

— Рвется к тебе Елисей Лисица. Пускать, али обождать?

Новый дмитровский владетель проговорил устало:

— Елисея всегда пускать.

Сам же еще думал о прежнем: народ здесь его не встретил: чужой! Когда даст людям узреть дело рук своих, родным станет. Хватило бы только сил! И тут же обеспокоился: а ведь Лисица по пути в Звенигород из Дикого Поля как в воду канул. Где пропадал? С чем явился?

Старый разведчик с первого взгляда еще более постарел, а всего-то три недели не виделись. А новых морщин на лбу! А новой седины в бороде! Только глаза горят, как у молодого.

По здравствовании, рухнув на лавку, усталый Елисей повел речь:

— Как бы тебе все потоньше доложить, господине, чтобы и без того упавшего духом дополнительно не ушибить, а все же до твоей милости довести непригожие новости?

Юрий Дмитрич поморщился:

— Скажи прямо. Не ходи вокруг да около.

— Прямо? — собрался с духом Лисица. И выпалил: — Племянник, государь Василий Васильевич, точит нож на дядю. Не помирился с потерей Дмитрова. Мыслит силой отнять. А буде станешь противиться…

Юрий Дмитрич вскочил. Бурно стал ходить по полу от окна к двери. Ноздри дрожали, уста кривились.

— Что с тобой, господине? — испугался Лисица.

— С драконом борюсь, с одноглазым! — ответствовал князь.

— Для юного государя отдача Дмитрова… — хотел продолжать Лисица.

— Не стану противиться, — мрачно перебил Юрий Дмитрич.

— Еще одна неприятность, — жестко продолжил Лисица. — Вчера брат твой Андрей Дмитрич после длительной неведомой хвори ушел из жизни. Погребение завтра. Ждут Константина из Углича.

— И меня?

Ни одна мышца лица князя не дрогнула при вести о смерти брата: не было больше сил страдать.

— В Москве вслух сказано: и тебя, — сказал Елисей. — Но предупрежу: не езди! Есть люди в окружении отрока, Василья Васильича: ищут тебе какой-никакой, а гибели.

Князь близко наклонился к верному слуге:

— Знаешь, какие люди? Скажи, не скрытничай. Иван Всеволож?

Выведчик помотал головой:

— В моей душе от тебя ни один уголок не скрыт. Не ведаю точно, какие люди. Одно известно доподлинно: не Иван Всеволож! — И, глядя в удивленные княжьи очи, старик продолжил: — Государь с матерью надругались над спасителем своим, велемудрым боярином. Третьего дня свершилось обручение великого князя. Но не с дочерью Всеволожа, как было клятвенно обещано прежде, а с внучкой Донского героя Владимира Храброго Марией Ярославной.

— Дочкой умершего от язвы Ярослава Владимировича, круглой сиротой?

Елисей пояснил:

— Ее очень опекает бабка матери, вдова Федора Федорыча Кошкина-Голтяева, Марья. Голтяиха в большой дружбе с Софьей Витовтовной.

— А нарушение клятвы? — прищурился Юрий Дмитрич.

— Причина сказана, хотя весьма шаткая. Всеволожна, видишь ли, боярышня, а Марья — княжна. Иван Дмитрич, душу продавший за благополучие дочери, теперь рвет на себе власы.

— Кудерь у него густа, — молвил князь, вставая. — Впрочем, Бог Ивану судья. — И тяжело оперся о плечо верного слуги. — А с похоронами брата Андрея — твоя правда, Елисей: ехать не на собственную ли кончину? Вот как повязала меня кознями свояченица-литвинка! И Дмитров им отдай! Пожалуй, отсижусь я в Галиче.

— Стражу бери, как на рать, — посоветовал Елисей. — Я же буду стеречь дальнейшие московские замыслы, сообщать мигом…