Какие покосы и пашни тучные, репища — поля, репой усаженные, щедрые ловы рыбные! А уж огородниками сколь славен Ростов! Какие садьники вспушенные, ровные, чистые расстилались по берегам Неро!
А главное, жители хранили добрую память о Константине Всеволодовиче, о его учености и любви к знаниям.
Да, тепло жилось в городе Ростове!
И здесь, на Мологе, места тоже наследственные, покойного батюшки вотчины.
Так что братаничи не из одной лишь покорности великому князю пошли. Они ждали рати. Они хотели ее. Но, выросшие в таинности чувств, ничего Юрию Всеволодовичу не высказывали, полностью в его воле состояли.
Остановившись месяц назад на Сити и начав сбор войск в соседних волостях и городах, он обратился прежде всего именно к ним: в Ростов, где правил Василько, в Ярославль к Всеволоду, в Углич — удельный город Владимира. Они привели на Сить не только свои дружины, но и ополчение из горожан и земледельцев. Всеволод и Владимир, хоть и звались полковниками при своих полках, однако в ратном деле были мало искушены да и собой не могутны, от отца, знать, наследовали скудоту, хотя лица имели опухлы.
Но на Василько надеяться можно: храбр и силен, с ног до головы нет в нем порока. Это еще более выделяло его. Но того важнее, что он уже водил войско в поход. И хотя следствием этого похода была лишь женитьба на быстроглазой княжне Марии, таковое обстояние в судьбе Василька очень почиталось: он казался воином бывалым.
— Как думаешь, брат, довольно ли нас будет против татар? Одолеем ли? По слухам, они саранче подобны всепожирающей, все покрывающей? — робко спросил младший.
Василько двинул зазвеневшую чашу по столу, понял, что дух Владимира поколеблен и сомнения гнетут его. Потому заговорил, не скрывая улыбки в голосе:
— У князя Олега, ходившего на Царьград, было восемьдесят восемь полков, восемьдесят восемь тысяч человек. Когда он прибил щит на его вратах, условия мира были такими: торговать беспошлинно, полгода получать бесплатно еду для воинов и бесплатно же мыться в греческих банях, сколь захотят.
Братья засмеялись.
— Баня — это да, это бы и нам желательно, — сказал Всеволод. — Хороши, наверное, бани греческие?
— Сказывали, полы мраморные, скамьи тоже; водоемы для ополаскивания мрамором обложены. Печей нет, а полы теплые, как-то там подогреваются. Трубами, что ли? Вдоль стен истуканы голы — мужи и девы.
— Зачем голы? — побагровел младший.
— Для красы? — догадался Всеволод. — Ну и обычаи! То-то воинам соблазн был, да?
— Да они тоже из мрамора белого изваяны.
— Все равно стыд! — сказал Всеволод.
— Даже и представить невозможно, — поддержал его Владимир, но как-то неуверенно и не осудительно.
— А что, Василько, ведь мы раньше противника не преследовали? Погнали его, сами остановились на поле боя и победу праздновали на костях. Это уж Мономах придумал, что бой вести на земле врага. А как теперь будем? — допытывался Всеволод, признавая тем самым брата за большого стратега.
— Вот ты стрекало какое вострое! — сказал Василько с прежней своей улыбкой. — Все зараньше хочешь знать… Что великий князь прикажет, то и будем делать. Что военный совет решит. А пока никому ничего не известно. Ратиться пока еще не с кем.
— Тогда чего стоим тут?! — воскликнул младший. — Прокис наш великий князь. Пошто сами татар не ищем?
— А ты у нас храбрец! — метнул на него взглядом Василько. — Поддержку мы ждем из Новгорода от дяди Ярослава. Вот пошто сидим.
— Чего поддерживать-то? — сорвался голосом Владимир. — Штаны на Юрии Всеволодовиче.
— Не дерзи! — остановил его Всеволод.
— Терпения с вами не хватает. Правильно, что дядя Ярослав сюда не идет. Нечего тута делать ему. Эх, сейчас гуляли бы на свадьбе у Александра! А мы, не мывши, сидим.
— Оплошность это или расчет, еще подумать надо, — сказал Василько. — Я ведь помню, что на Калке произошло. Князья черниговский и киевский тоже сидели в укреплении и неведении, а Мстислав Удалой один сам в бой рвался. Даже не сообщил им о начале сражения.
— Почему?
— Один хотел всю честь победителя иметь. Немолодой уж был, искушенный, а столь неблагоразумно поступил. На удачу да на удаль свою понадеялся.
— А наш Юрий Всеволодович ни при чем оказался, — опять возразил брату Владимир. — И когда рязанцы молили его о помощи, он тоже ви при чем, да? Как Мстислав Удалой, хотел один сотворить брань.
— Ну, опять зубоежа? — Взгляд Василька стал грозен.
— В нас во всех Рюрикова кровь. И ею мы все уравнены, — почти так же ответил ему Владимир.
— И никакой разницы между нами? Как в стаде бараньем?
— Кровь это все, — упрямо повторил младший.
— Глупость! Откудова тогда вражда и превозношение друг перед другом, заслугами кичение и старшинством?
— Надо всем Рюриковичам собраться и выбрать главного, по дарованиям судя.
— Каким дарованиям?
— По уму и мудрости.
— А кто судить о сем будет?
— Мы все.