Юрий Долгорукий

Она заплакала, и только тогда Данила вдруг спохватился, что мчался сюда не ради боярского горя, а ради встречи со счастьем своим - Пересветой. Он, улыбаясь, взглянул на неё и, совсем осмелев, взял тонкую руку:

- Так здравствуй… Дозволь сказать тебе, что хочу! Со двора вдруг послышался быстро растущий шум.

Потом рванулась наружная дверь, ведущая в сени, и в светлом её проёме встала фигура огромного бородатого мужика. В одной руке мужик держал наготове большую дубину с шипами на толстом комле, в другой руке - нож. А сзади него, на крыльце и ниже, стояли ещё мужики - бородатые, злые, готовые к драке.

- Кто ты такой? - свирепо спросил мужик широким и сильным басом. - Почто ввалился в боярский дом?

- А ты чего влез, холоп? - вдруг вспыхнул горячий книжник и резко шагнул к дверям.

Но бородатый не отшатнулся, не оробел. Напротив того: он тяжко шагнул навстречу и, обернувшись, сказал:

- Вяжи-тка его, робяты-ы! Давай, Таракан, сюды… Крыльцо заскрипело от сильных мужицких ног. Тогда вдруг вскрикнула Пересвета:

- Баган! Знать, бес тебя спутал? Иди с холопами прочь! Не видишь? То княжеский книжник… Данила Никитич… сотник!

Она назвала Данилу не сразу, будто споткнувшись, а «сотник» сказала твёрдо, и грозный мужик, неловко переступая с ноги на ногу, вдруг смутился.

- Дак что же мы, госпожа младая, - сказал он, вначале взглянув из-под мрачных бровей на Данилу, потом смущённо на Пересвету. - Мы, чай, боярину служим. Добро его стережём… От татей тебя да боярыню тут спасаем!

- Нету здесь татей! - гневливей вскрикнула Пересвета. - Иди себе прочь. Иди!

Баган неуклюже попятился, задел на ходу дубиной за дверь - и дверь загремела, потом сошёл на крыльцо - крыльцо закачалось, спрыгнул с крыльца на землю, и книжник услышал его спокойный и зычный голос:

- Добро-то не всё внесли?

- Всё! - ответил кто-то ему со двора.

- Гляди, а то засеку! - без злобы сказал Баган и, звякая на ходу оружьем и амулетами, грузно пошёл от крыльца по двору - к привычным своим делам.

Почти тотчас же послышался новый шум - вначале несильный, но многоногий, широкий. И книжник подумал: «Князь!»

Мамка выскочила наружу, а Пересвета осталась, и книжник сказал ей тихо:

- Вот и вернулся я, лада моя, к тебе… Девушка вспыхнула и смутилась.

- К тебе спешил, Пересвета…

Она окинула книжника быстрым, счастливым взглядом.

- Ты краше, чем той весной… живому цветку подобна!

Он говорил это сердцем, не думая о словах, и девушка, чувствуя это, не испугалась, не оскорбилась и даже не удивилась. Она глядела на книжника молча, доверчивым, нежным взглядом.

- И там, за далёким морем… и каждый час на Руси о тебе я думал…

Внезапно вбежала мамка.

- Ох, матушка Анастасия Суславна! - залепетала она в испуге. - Ох, страхи: боярин со князем сюда идут!

Анастасия вскочила с пола, на котором как опустилась, так и сидела до этого молча. Данила Никитич поспешно вынул заветный свиток.

- Вот «Слово» моё к тебе! - сказал он растерянной Пересвете. - Не чернью, но сердцем писалось то «Слово». Прочти и ответь мне сердцем!

Девушка быстро взяла письмо. Рука её вдруг коснулась руки Данилы. Он вздрогнул.

- Я завтра иду в поход, - добавил он прямо. - Весной возвернусь - приду за ответом…

Девушка внятно сказала:

- Приди!

Данила Никитич снова счастливо вздрогнул. Но уже некогда было ни оставаться, ни думать: и без того он стоял здесь долго, а князь подобного не любит…

Книжник выбежал на крыльцо - и как раз ко встрече: сопровождаемые боярином, князь и княгиня вошли во двор.

Боярин кланялся низко, хуля нерадивость слуг и свою оплошность, из-за которой не узнал он зараньше о славном приезде князя, не встретил хлебом да солью, а встретил собачьим лаем…

- Уйми ты собак! - свирепо велел он Якуну, и управитель сам побежал ко псам, и псы у конюшен завыли, давясь, словно костью, собачьим страхом и лютой, привычной злобой…

Глава XV. СПОР О ЗЕМЛЕ

Где древние Ростов и Суздаль,

там бояре хотят свою лишь правду

поставить, а не хотят сотворить

правды божией - говоря: что нам

любо, то и сотворим…

Владимиро-Суздальская летопись

Введя гостей в дом, Кучка велел звать боярыню с Пересветой да ставить на стол все яства и вина.

Он кланялся и обрядово клял «великую скудость» своей еды, слуг своих леность и дома «тепло худое». Но Юрий был весел, ласкова и княгиня, мирными - Ростислав и Иванка, пришедшие вместе с отцом в усадьбу.

Когда, одевшись в богатые платья, Анастасия и Пересвета спустились вниз, княгиня сказала первой из них, целуя её и лаская взглядом:

- Как прежде, юна, прекрасна! И платье - вельми к лицу…