Юрий Долгорукий

Ни Дулеб, ни Иваница, собственно, и не различали как следует богатых повозов от убогих возков, сытых коней от жалчайших кляч; их прежде всего поразила эта неожиданность, эта живая толпа перед воротами сонного ещё, будто вымершего Киева, мощная волна жизни подхватила их и как бы погнала их коней вниз быстрее и быстрее; и чем ниже они спускались по взвозу, чем больше углублялись в иной Киев, тот, который прижимался к подножью Киева верхнего, тем шире, неудержимее разливалась перед ними живая волна; оба они видели это с особой чёткостью и силой, потому что они только что оставили тот, верхний Киев, только что ехали по его тихим улицам, и лишь скрип снега под копытами и фырканье их коней разбивали тишину. Покинув один город, очутились они в городе другом, таком непохожем на тот первый, странный, загадочный, невероятный. Тот на горе, насупленно неприступный за высокими валами, сверкающий золотыми куполами церквей и монастырей, с притаившимися недоверчивыми дворцами и дворами, равнодушный ко всему на свете, ещё спал, ещё досматривал сны своего величия; ещё храпели, сотрясая на бездонных и безбрежных пуховиках неистовым, громоподобным храпом своих пышнотелых жён, закисшие бояре; ещё лишь продирали глаза, чтобы встать к утренней молитве, рачительные иереи; ещё дремала в тёплых укрытиях ночная обленившаяся стража, даже псы, всю ночь лаявшие на святыни, богатства и тайны княжеского города, утомились и теперь спали вместе со своими блохами, повизгивая в сладком изнеможении, - там всё казалось мёртвым, ничто не указывало на пробуждение, становилось чуточку даже страшно за такое странное состояние этого, казалось бы, вечно живого и неугомонного города. Однако неутомимость суждена была не тому, что на горе, а нижнему, неугомонному, безбрежному, который раскинулся в ярах, над Почайной, на Оболони, жил словно бы вечно, не зная ни сна, ни отдыха. В этом нижнем городе тут и там посверкивали огни, раздавались голоса людей, видно было, как полыхает пламя в печах, как раздуваются горны в кузницах, слышно было, как звенят кузнечные молоты, как весело стучат молотки бондарей, прилаживающих обручи к первым кадушкам нового дня, приближавшегося к Киеву из-за далёких днепровских пущ и плавней; Дулеб и Иваница ясно представляли, как начинают работу сапожники, как месят глину гончары, как кожевники ставят новые чаны, как пивовары и медовары нюхают первый вкусный дымок.

И вот тут, свернув в одну из узких и кручёных улочек Гончаровки, они неожиданно столкнулись с Петрилой. Не узнали бы восьминника, потому что не привыкли видеть его верхом, представлялся он Дулебу и Иванице почему-то всегда неуклюже семенящим кривыми ногами, будто разгребал ими снег, - а тут он ехал на чёрном коне, позади него следовали два мрачных помощника; глаз у него, оказывается, был очень острым, потому что он сразу узнал княжеского лекаря с его товарищем и вельми обрадовался, если не сказать, что удивился.

- Ага! - почти обрадованно закричал Петрило. - А куда?

- К болящему, - мгновенно ответил Иваница.

- Тебя не спрашивают! Спрашиваю лекаря! - гаркнул на него Петрило.

- Ему надлежит знать, куда может ездить лекарь, - спокойно промолвил Дулеб.

- Не моё дело угадывать. Меня знает Киев, я тоже должен знать о нём всё. Знать, а не догадываться. Вот так, лекарь.

- Не твой он лекарь, а княжий, - снова не выдержал Иваница.

- А какого князя? - зловеще засмеялся Петрило. - Как тот князь называется, лекарь? Может, скажешь тут, пока ещё все спят?

- Ведаешь вельми хорошо какого, - с прежним спокойствием сказал Дулеб и дёрнул за правый повод, чтобы объехать Петрилу и его людей.

Восьминник попытался было поставить своего коня поперёк улочки, но замешкался, Дулеб уже проехал мимо, Иваница же бросился на Петрилу с такой ненавистью, что тот попятился то ли с испугу, то ли решив поквитаться с этим человеком в другой раз.

- Почему это он так рано? - спросил Дулеб Иваницу, когда тот догнал его.

- На сонных нападает! - хмыкнул Иваница. - Глаза у него красные, как у князя Изяслава. Такие люди не спят по ночам, норовят напасть на сонных.

- Грех молвить такое про князя. У него правда больны глаза.

- Да что мне до его глаз! Сказал: у Петрилы такие же, как и у князя, - вот и всё.

Сегодня всё время получалось как-то так, что у Дулеба то и дело возникали споры с Иваницей. Кто-то должен уступить. Более мудрый и опытный?