Юрий Долгорукий

- Зачем ему плыть на Суздаль? Недаром он сам норовил туда убежать! - не соглашался горячий княжич. - Он и тебе, и всему уделу изменник!

Князь, усмехнувшись, огладил плечо Андрея смуглой ладонью и с хитрым упрямством тихо сказал:

- Нельзя судить его без бояр. Чай, то не Данила-книжник. От спешки в подобном деле нам тоже будет худо…

- Вина его ведома всем! - ещё запальчиво, но уже тише ответил княжич.

- Тем паче! Коль очень ясна вина, так пусть бояре и судят. Хотел он бежать туда по собственной воле, теперь поплывёт по моей - на судилище перед всеми.

Князь указал на чёрное пепелище:

- Такой вины - не простят. К чему же нам грех сей брать на себя? Пусть примут сей грех на себя бояре да думцы…

Он, словно ища поддержки, взглянул на жену, спросил:

- Добро ли я мыслю о том, Елена? Княгиня кивнула и улыбнулась.

- Ум твой светел… далеко видит! - сказала она негромко.

Князь так, будто эта поддержка и утвердила его в задуманном деле, решительно повернулся к Кучке:

- Трогать тебя не буду. Отправлю в Суздаль на суд боярский. Ибо правду сказал премудрый Плутарх:

«Больному не поможет и златое ложе». Ты же больной. Пусть врачуют тебя бояре…

Со скрытой радостью Кучка склонил седовласую голову: он был уверен, что если здесь, на глухом берегу, не тронет его Долгорукий, то уж бояре-то и совсем никогда не тронут! Лишь бы уплыть. А уж там он своё покажет - там не боярин, а князь Долгорукий будет судим друзьями Кучки, имеющими немало обид на князя.

После паузы воевода с хитрым, злобным смирением попросил:

- Пошли со мной и боярыню, коли так.

Князь не любил задерживать ум на решённом деле. А дело боярина решено. Поэтому, отвернувшись, занятый новой мыслью, он равнодушно ответил:

- Хочет - пусть едет!

Он твёрдо считал, что если Анастасия - мужняя жена, то путь ей достойный - с мужем. Поэтому и сказал:

- Пусть едет…

Однако боярыня, побледнев, всплеснула в страхе руками:

- На то моей воли; нет! Я с ним отсель не поеду! Юрий с досадой и осуждением пояснил, повернувшись к Анастасии:

- Муж он тебе!

- Нет!

Анастасия в отчаянном страхе прижала руки к груди:

- И слово это мне тяжко - «муж!» Не муж он мне, а насильник!

Князь строго сказал:

- Он муж! Я знаю то твёрдо: он муж твой! Муж! - и отошёл поближе к шатру, который уже укрепили на взгорье под сильной, большой сосной умелые руки слуг.

Повернувшись к жене, боярин смиренно проговорил:

- И верно: муж я твой, Настя… Боярыня в горе крикнула:

- Нет!

- Муж по закону, - настойчиво бросил Кучка. - Молю: пойдём со мной миром…

- Нет!

Она подбежала к князю:

- Позволь мне с тобой остаться. Я в Суздаль вернусь потом…

В голосе бледной, заплаканной юной боярыни было столько тоски и страха, что князь промолчал. В нём шевельнулось сочувствие к ней и жалость. Княгиня скорее отзывчивым женским сердцем, чем разумом, поняла это сразу. Взглянув на хмуро примолкшего князя, она вдруг нежно погладила Анастасию тонкой, смуглой ладонью, ласково протянула:

- Ох, горлинка сизокрылая!

С горечью, мысля вслух, она прибавила тихо:

- Муж ей боярин… да. Однако же злобный муж хуже, чем недруг: он бьёт копьём злобы, не ведая срока, лютости не утоляя! От Бога ли этот муж? Не бесов ли то старанье?..

Сказав, она потянулась к мужу, тронула и его несильной, мягкой рукой:

- Позволь ей со мной остаться. От всех сама её огражу. И устав соблюду, чтобы не было ей нечестья…

Князь, морщась, хотел было крикнуть: «Нет!» - но вместо этого только повёл плечом и недовольно велел Анастасии:

- Тогда хоть пойди простись…

Анастасия с трудом заставила себя поглядеть на мужа, стоявшего в стороне, шепнула княгине: «Ой, лют он… боюсь я!» - но пересилила страх и пошла.

Они говорили мало. Находившиеся возле князя люди с трудом различали их голоса в том светлом, весеннем шуме, который всё настойчивей шёл из лесов и постепенно смывал, как вода, глухие стуки растаскиваемых на пожарище брёвен, затихающий хруст огня, гул голосов и плач старух, обмывающих баб, убитых волхвами.

Стараясь разжалобить, покорить жену, боярин глухо просил:

- Прости меня, Настя. Отныне иным я буду. Клянусь: не силы своей над тобой я буду искать, а доброго слова да мира в сердце!

Будто не слыша, Анастасия поспешно, истово поклонилась:

- Иди же, боярин, с миром. Я зла на тебя не помню…

- А ты со мной не пойдёшь?

- Ох… нет! Никак не пойду! Прости.

- Скорблю… безмерно скорблю!

Она промолчала. Тогда после паузы Кучка с болью, искренне зашептал:

- Люблю я тебя, как Бога! Клянусь тебе всей душой: об том, что тут было, ни разу в жизни не вспомню! Отныне я раб твой. Нет: раб рабы твоей самой тёмной! Что хочешь, я сделаю, что пожелаешь - дам.

Он сильно сжал её руки, заглядывая в глаза. Но она брезгливо и резко его оттолкнула:

- Не надо… молю!

Стараясь не замечать тоски её и упрямства, с особым значением он прибавил:

- Ты княжьего гнева не бойся: бояре в Суздали - те, что крепче, - меня в обиду Юрию не дадут! Настанет лето - покличем иного князя… А так не выйдет - уедем с тобою в Киев. Добро у нас есть… бежим!

Он снова сильно сжал её руки, и вновь она оттолкнула его, сказав:

- Не трогай, боярин!