Молилась по ночам бабушка, стоя на коленях перед иконами с зажжёнными лампадками. Ворочался, не спал дед. Плакала втихомолку мамка. Тренька и тот потерял покой. Всё зарубки свои на бревенчатой стене считал и на дорогу бегал. И не шутил, не смеялся никто над ним. Напротив, глядели с надеждой.
Но всякий раз мотал Тренька головой:
— Нету никого…
Кажись, Урван, который был теперь всегда с Тренькой, и тот скучным сделался, словно чуял недоброе.
На исходе третьей недели, когда принялись укладываться спать, он-то и подал знак: вскочил вдруг со своего места, уши насторожил и вдруг залаял громко, чего в избе отродясь не делал.
— Очумел, что ли? — закричал на него Тренька, боявшийся, как бы дед не выставил его друга на двор.
А Урван — к порогу и давай лапами дверь царапать.
— Может, волка почуял? — Бабушка за Тренькиного любимца перед дедом вступилась.
Смотрит Тренька и себе боится поверить: не на зверя лает Урван.
Хвостом машет, да и клыков не скалит.
— Тихо, Урван! — крикнул.
И тогда услышали все: стукнули, заскрипели ворота. Скатился Тренька с полатей и как был босиком — на волю.
А там три человека в темноте. И голос дядьки Николы:
— Поосторожней, Митя. Забор впотьмах не задень.
Никогда прежде Тренька так счастлив не был, как в этот вечер!
Удачной оказалась поездка. На Тренькины горячие расспросы дядька Никола из-за пазухи крепкий полотняный мешочек достал, верёвочку, коей мешочек завязан был, распустил, и потекла на стол струйка серебряных чешуек-денежек, каждая не более Тренькиного ногтя.
— Вот они, Тереня, нынешние-то деньги, что за твои гривны дадены. И то лишь малая их часть.
Глядит Тренька заворожённо на кучку ясного, светлого серебра, а дядька Никола весело:
— Не верил я, Тереня, в чудеса, да, видать, иногда случаются. Кабы не вы с Урваном, никогда бы не уйти нам от Рытова. А теперь воля-вольная впереди. До Юрьева-то дня всего неделя осталась!
Словно в сказке или во сне прошёл тот вечер. Треньке — уважение и честь великая. Урвану — милость, в избе на ночь был оставлен. И дед тому ничуть не противился. Впервой без враждебности на пса поглядел, хотя и укорил:
— А людей, псина неразумная, грызть всё-таки не след.
При известии о том, что пожаловали на рытовские земли царёвы писцы, встревожился дядька Никола. Дед успокоил:
— На памяти моей не впервой царь велит земли описывать. Должно, для счёту: какому помещику что в казну платить надобно.
Дядька Никола тряхнул озорно головой:
— Может, и к лучшему. Нее, глядишь, при царёвых-то людях Рытову менее воли будет свой норов показывать.
Утром все мужики, включая самого младшего, Треньку, отправились в рытовское имение Осокино.
По пути продолжали судить да рядить, как быть с Митькой. Тотчас из рытовской кабалы вызволять али сначала самим волю получить, а потом уж к Рытову и с Митькой приступиться. Решено было — перед самой усадьбой судьбу не испытывать и прежде одно дело сделать, а тогда приниматься за другое.
У Треньки своя забота:
— Урвана тоже выкупить надобно!
Дядька Никола успокоил:
— За хромого пса Рытов держаться не будет, отдаст. Только ты уж погоди малость.
Приказчик Трофим крестьянам приметно обрадовался: видать, тревога одолевала, как бы и впрямь не сгинули господские работники. Расспрашивать принялся: ладно ли съездили, по какой цене хлеб отдали, много ли денег выручили, а то-де барин об оброке спрашивал многократно.
За всех ответствовал дядька Никола: дорогой, бог миловал, лихих людей не встречали, торговали без убытка. Закончил же речь дядька Никола так:
— Варений оброк, не тревожься, привезли сполна. Только к тебе, Трофим, дело малое тоже есть: потрудись-ка счесть сколько две семьи наши барину должны за все милости его зерном да прочим, а к тому прибавь пожилое плату за пользование дворами и избами, в коих прожили, почитай, год целый.
Опешил приказчик:
— А это зачем?
— Коли говорю, значит, надобно. Так что уважь, Трофимушка!
Трофим цепкими глазами по очереди всех пришедших перебрал:
— Не пойму что-то я вас, мужички.
А дядька Никола:
— Чего мудрёного: надумали, как указами государевыми дозволено, уйти от барина твоего на нынешний день Юрьев! В диковинку тебе такое?
Осерчал приказчик:
— Будет болтать попусту! Деньги откуда возьмёте?
— То уж не твоя забота, наша.
Дед, видя недоверие приказчика, своё слово вставил:
— Есть деньги, Трофим. Не печалься.
— К барину идите, коли так.
— Мы в господские покои не вхожи, потрудись сам, Трофим Степанович, — дед молвил.
Тут спор сам собой разрешился. Должно, заметили из барского дома прибывших крестьян. Хлопнула дверь, и лёгкой своей всегдашней походкой сбежал с крыльца Иван Матвеевич Рытов, Филька — следом. Повысовывались любопытные головы сестёр Филькиных. Завиднелись в окошках лица иных рытовских домочадцев.
Приказчик, завидев барина, в сторону шагнул: моя, мол, хата с краю, я бунтарям не потатчик.
Дед шёпотом молитву сотворил. Дядька Никола в лице изменился.