Юная Спасительница (СИ)

— Больше пяти лет назад наши родители погибли у меня на глазах. Были сожраны. С тех пор я единственный, кто о нас обоих заботится. Она была еще совсем ребенком и даже не помнила ни матери, ни отца. Ей едва ли два годика исполнилось. Родителей рядом никогда не было; они ходили на вылазки, пока я сидел с сестрой. В какой-то момент пришлось покинуть наше убежище. Было слишком много ходячих, родители изнемогали от усталости, а я носился с сестренкой. Короче, когда мать укусили, отец пытался ей помочь… Его тоже укусили. А я бежал. Бежал с ребенком на руках, оглядываясь на то, как эти твари жрут наших родителей.

Приступ душевной боли стягивает мышцы лица, Чарльз перекашивает губы

— Ты все равно молодец, Чарльз. Сумел собрать волю в кулак, взять ответственность о ком-то, кроме себя, и все еще не сдался. Не думаю, что смогла бы поступить так же.

— Да… Ладно, давай о чем-нибудь позитивном. Что планируешь делать потом?

— Потом?

— Ну, когда поможешь мне. Поедешь и дальше странствовать по миру?

— Не знаю и знать не хочу. Я люблю импровизировать, — внимание привлекает указатель расхода топлива, который вдруг загорается. — Кстати, надеюсь ты не против, если мы для начала подзаправимся.

— Валяй.

Останавливаемся возле магазина на заправке. Выхватываю из-под сидения свой рюкзак и прежде, чем открыть дверцу авто, зачитываю жирную черную надпись на входе магазинчика.

— Не мертвые, открывать внутри, — удивленно приподнимаю брови, словно сама задаюсь вопросом, что только что прочитала.

— Не открывать, мертвые внутри, — поправляет меня Чарльз, довольно усмехаясь.

Пропускаю мимо ушей исправление и достаю нож.

— Можешь залить топливо в бензобак, пока я осмотрюсь?

Чарльз недовольно причмокивает, когда я пытаюсь взломать дверной замок при помощи найденной скрепки.

— Погоди, серьезно? Там могут быть ходячие или чего хуже.

Не отрываюсь от замка, и когда скрепка гнется под моим напором, изрекаю гору брани. Но нехватку терпения я стараюсь держать при себе, чтобы не сорваться на Чарльза.

— И что?

— Идти туда одной… Ты бы стала так рисковать?

— Я скажу тебе больше: я постоянно рискую. Наверное, поэтому все еще жива.

— И как это взаимосвязано?

— Привыкаешь постоянно находиться на грани смерти, учишься выворачиваться из любой ситуации.

Чарльз лишь хихикает, подходя к ряду бензоколонок.

— Выкрутилась. Ладно, какая у тебя марка бензина?

— АИ-95.

— Первая колонка, девяносто пятый, двадцать литров… — тараторит, снимая заправочный пистолет. — Может, лучше постоишь со мной и посмотришь, как настоящие мужчины «заводят» таких красоток, — до непристойности дико ухмыляясь, бросает взгляд на тачку.

Не могу сдержать смеха.

— Настоящий мужчина боится не справиться с заправкой машины, что просит меня проконтролировать?

— Переживаю, чтобы тебя не загрызли ходячие. Иначе я не доберусь до своей цели.

— Будь уверен, я могу за себя постоять.

Внутрь захожу медленно, втягиваю носом запах пыли и гнили продуктов. Ремни ранца натирают подмышки, затекшие ноги болят от каждого шага. Проходя по торговому залу, внимательно осматриваю стены в поисках термометра.

— Двадцать шесть градусов. Я-то думаю, чего мне так жарко, — похлопываю по свисающим с плечей рукавам кофты, которыми усердно прикрываю оголенные участки.

Я всегда ненавидела свою прихотливую кожу: быть бледной значит быстрее остальных обгорать. Иногда приходится не думать о том, как же стягивает кожу от двухминутного нахождения под солнцем — не могу же я в сорокаградусную жару ходить в накидке.

Внезапно вздрагиваю, когда по руке вместе с мурашками пробегает нечто маленькое. Приглушаю девичий визг и мигом размахиваю руками, словно окунула их в ведра с топленой смолой. Покуда сильнее нервничаю, чем при встрече с другими выжившими. Это же чертов паук! Чего греха таить, если бы у меня был выбор: оказаться взаперти с толпой ходячих или безобидным паучком, я бы выбрала первое.

С детства ненавижу арахнидов. Родители никогда не понимали моей фобии, считая ее нереальной. Она это делает для привлечения внимания — говорил папа и не раз пытался вылечить меня: приносил пауков в дом, садил их на меня, отказывался снимать со стены, когда я его умоляла на коленях. В итоге страх лишь укрепился в мозгу.

Усмотрев, что паука я успешно смахнула, «почтительно кланяюсь» полу и готовлюсь грохнуться на него. Пока не прихожу в себя. Ладони липкие, щеки горят. Господи, какой бы был позор, если бы Чарльз увидел, как я выплясываю. И все из-за какого-то паучка.

Не желая думать об этом, прохожу в конец ряда. Очередные стеллажи с журналами и газетами, которые в свое время украшали мой рабочий стол и кровать. Готова поспорить, что Rolling Stones завалены мужскими журналами. Расчищаю полку и наконец нахожу один выпуск.

— Бинго! Хоть ненадолго окунусь в прошлое, где есть хорошая музыка и нет мертвецов. Пятьсот величайших альбомов всех времен? А менее нашумевшей хрени нет?

Откуда-то снаружи, наверное, слева от моей машины, раздается приглушенный грохот. Отрываю глаза от журнала и впадаю в ступор, из которого меня выводит мужской крик.