Шерри каменеет. Ни один нерв не дрогнет. Она молчаливо уставляется на меня и хмурится. Мне ее действительно жаль. Жаль их отношения, которые давным-давно рухнули из-за моего старика; жаль Шерри, которая таит надежду на спасение мужа.
— Он сказал, что у него все схвачено; что ему от меня нужна только ложь. А остальное — на нем. И тогда он не тронет Дуайта и будет с ним обходителен, — глаза краснеют. Шерри переходит на шепот и едва ли и слово произносит без всхлипов. — В конце концов, ты его дочь. Он бы вряд ли перешел границу. Не то что с Дуайтом. По крайней мере, я так думала.
Чувствуя себя маленькой девочкой, встретившей Джастина Бибера, я словно таю от ее слащавых речей и пропитываюсь порцией соболезнований.
— Ты пыталась с ним поговорить? Пыталась убедить Дуайта сбежать?
— Я с ним практически не разговариваю с момента получения такого статуса. Он стал преданным рабом твоего отца, а я… а я сделала все, чтобы не быть в числе этих уродов и оставаться, по возможности, собой: не преклоняться перед ним, не целовать ему руки и не отдавать жизнь за него.
Потираю глаза и вяло сдерживаю зевоту. Голова трещит и раскалывается, как орех. И единственное, что я помню, — скандал. Ах, нет. Стакан воды. Поход к Юджину… таблетку.
— Он взаправду подсыпал мне снотворное, — констатирую очевидный факт.
Шерри непонимающе смотрит на запинающуюся от раздумий меня и помогает успокоиться поглаживанием плечей.
— Я не удивлена, что он сделал это со своей дочерью, — соглашается со мной и, покачав головой — наверное в попытке отогнать лишние мысли, — любопытствуется: — В чем же заключалось предательство?
— Я сперла у Юджина рацию и докладывала о планах Спасителей Рику. Черт! — подхватываюсь с постели в незнании, сколько еще осталось до их прибытия.
Подбегаю к окну и развешиваю занавески. Солнце почти взошло.
— Они скоро придут, а я без понятия, как их предупредить! — ринусь к выходу.
Шерри старается по ходу меня схватить и удержать, однако я оказываюсь шустрее и вырываюсь наружу. Минаю коридор за коридором, едва ли не сбивая с ног опрометчивых Спасителей. Спускаюсь по лестнице, с предпоследней ступени спрыгиваю и мчусь вперед. Ноги заплетаются, внизу живота что-то покалывает — чертовски нервничаю, хоть и отказываюсь признавать это себе. Ожидаю увидеть красноречиво вырисовавшиеся в голове образы: стоящие вооруженные Спасители в оглавлении их лидера, снайперы и засады… Я почти угадала.
Выбежав из помещения, оказываюсь в нескольких шагах от здания фабрики, окруженного Спасителями со всех сторон. Все стоят в ряд и ждут приказов, как только вышедшие из армии солдаты.
Один за одним Спасители кряхтят от удивления, когда я расталкиваю их и бью по бокам, лишь бы они расступились. Все взгляды прикованы ко мне, что несомненно импонирует и до безумия нравится. Чертовски нравится чувствовать, как все внимание обращено на меня. Но не об этом сейчас!
Отец также не оставляет меня без внимания. Он сопровождает разгневанную дочь взглядом и радуется. Радуется, что сумел добиться такого результата. Но молчит.
— Что с тобой не так? — окидываю его фигуру неблагоприятным воззрением, что уже намекает на недоброжелательность намерений. Я прикидываю, что он собирается делать и говорить. И также знаю, что не смогу его отговорить, а на ум ничего не приходит. Разве что — сквернословие.
Осуждать его бессмысленно. Да и в чем? У него есть мотивы, есть цели, в которых, к моему сожалению, нет места дочери.
Гул. Стоящие на вышках надсмотрщики снимают ружья с предохранителей. Они что-то говорят, но я этого не слышу. Наперед знаю, что стряслось. Что еще может потревожить их, если не прибывшие александрийцы? Александрийцы, которые понадеялись на достоверность информации и готовились запрятаться в кустах, но их опередили. Из возможных укрытий выбегают еще люди отца и заманивают их в другую, более опасную ловушку.
Ворота открываются. Почти все, кого я знала, оказываются изумленными таким поворотом событий и взглядом ищут меня. Рик, Дэрил, Карл, Мэгги, Мишон, Иезекииль, Иисус… Господи, список можно продолжать. Их очень много. Человек пятьдесят, большую часть которых я видела разве что мельком, но просто не подвернулось возможности представиться.
Чувствую себя неловко, видя, как мои друзья с каждой секундой сильнее разочаровываются во мне и считают той, кто просто встала на сторону Спасителей. Как бы ни так. Отец вставляет и тут словцо.
— Вы все такие наивные! — раскидывает руки и хохочет. Звучит его смех весьма недурно, однако я уверена, что он фальшивый. Есть в нем какая-то грустная нотка. Его улыбка… нет тех морщинок, образованных ею. Он наигрывает и выражение лица, чтобы не расставаться со статусом главного антагониста. Но в душе он зол и печален. Я это знаю.
Битой указывает на Рика и делает реверанс, отмахивая широким жестом правую руку вниз.