Но часто трудно обнаружить какой-либо личный мотив или причину для недовольства. Например, дальний родственник Брута, Децим Юний Брут Альбин, стал одним из главных заговорщиков, несмотря на то что долго и успешно служил Цезарю. Он был указан в завещании диктатора в качестве наследника имущества, очищенного от долгов и отказов, а в тот момент назначен на должность правителя Цизальпинской Галлии с тем, чтобы впоследствии стать консулом на двухлетний срок. И всё же этот человек готов был рискнуть всеми этими великолепными перспективами, приняв участие в заговоре. Возможно, он находился под влиянием семейства Клодия Марцелла, который несколькими годами ранее возглавлял движение плебса против Цезаря, но был впоследствии прощён. Или он надеялся на большую долю в завещании диктатора? Более вероятно, однако, что он руководствовался исключительно своим неприятием вызывавшей его отвращение природы тиранической власти Цезаря. Старая республиканская система, при всех её едва ли менее нелепых недостатках, всё ещё казалась намного лучшей альтернативой. Для личности, подобной Дециму, продвижение по службе не имело никакой ценности, если оно зависело от прихотей одного человека. Как писал Уильям Блейк:
Данте совсем по-другому рассматривал эту проблему. Видя в Цезаре предшественника восхищавшей его Германской, или Священной Римской, империи, он помещает Брута и Кассия в ад вместе с Иудой Искариотом. Как бы то ни было, заговорщики совершенно неверно оценили возможные последствия своих действий, полагая, что, едва дело будет сделано, Республика автоматически восстановится, причём в своей изначальной классической форме. Фактически знать в течение последних десятилетий теряла бразды правления, и теперь этот процесс был уже необратим. Брут и Кассий были разбиты в сражении при Филиппах в 42 году до н. э. вторым триумвиратом, в который входили Антоний, Лепид и Октавиан. Лепид был вынужден уйти в отставку в 36 году до н. э., а в 31 году до н. э. при Акции Антоний и Клеопатра были побеждены Октавианом, который тремя годами позже принял имя Август.
Каким же просчётом было предположение, что убийство Цезаря будет эффективно, если его сторонники, например Антоний, останутся в живых! Идея убийства Антония была отклонена самим Брутом — простой акт устранения тирана не должен быть запятнан. Позже Цицерон, приветствуя убийство человека, которому ещё недавно льстил, глубоко сожалел о решении сохранить жизнь Антонию. Но самого Цицерона не посвятили в тайну заговора, поскольку он не был силён в принятии решений, зато слишком хорошо и много говорил. Фактически годом позже за свою болтливость он поплатится жизнью по приказу Антония или его жены Фульвии, которая раньше была замужем за врагом Цицерона Клодием.
Цезарь, со своей стороны, прекрасно знал, что у людей есть повод ненавидеть его; он сказал об этом, когда заставил Цицерона дожидаться встречи с ним. Он также осознавал ту опасность, которая могла исходить от правителей римских провинций, располагавших собственными армиями, поскольку он ограничил сроки их полномочий в соответствии с законом. Но маловероятно, что Цезарь осознавал, в какой степени его усиливающаяся автократия стала ненавистна римлянам. Он не понял, что талант агитатора, который и раньше не всегда выручал его, когда речь шла о знати, уже покинул его. Возможно, Цезарь также вообразил, что никто не посмеет покуситься на его жизнь, поскольку всем очевидно, в какой хаос ввергнет страну его смерть. Он даже обходился без своей испанской стражи, и напрасно Гирций и другие рекомендовали ему возродить её. Вместо этого Цезарь разработал систему безопасности, базирующуюся скорее на психологических, нежели на физических мерах. Он планировал, что все римские граждане должны будут приносить ему клятву личной верности, такую же, возможно, какую приносили клиенты своим патронам. Патрон считался отцом своего клиента; и не случайно в это время Цезарь был провозглашён «отцом отечества», что при всём недостатке конституционных оснований, как оценил Август впоследствии, имело огромное значение в рамках социального контекста Древнего Рима. Клиенты должны защитить своего патрона, поскольку обязанность сына — защитить своего отца. Уже не оставалось времени, чтобы каждый гражданин смог присягнуть на верность Цезарю, но сенаторам это было предписано.