Юлиан Отступник

Откуда взялась у сына Юлия Констанция такая отвага? Дело в том, что он считал себя всего лишь орудием воли богов. Любая проволочка, любое сомнение были в его глазах не военной тактической ошибкой, а проявлением недостаточной веры в защищающие его силы. Он же пообещал своим солдатам «никогда не совершать ничего безрассудного и не уступать слабости»¹¹⁷. Но можно ли быть безрассудным, зная, что Солнце воюет на твоей стороне? Когда он подходил к какому-либо городу, то слышал, что тот «уже завоеван». Он посылал в него на разведку небольшой отряд, чтобы известить о своем приходе. И тотчас все жители выбегали ему навстречу, открывали ворота, и ему оставалось только занять стратегически важные пункты. Его молодость, блеск и очарование довершали остальное. Поразительным примером этого был Сирмий. Но то же самое повторялось и в других местах.

Дело в том, что империя устала от Констанция. После бесконечной зимы его правления люди видели в Юлиане провозвестника обновления. Однако вдохновляющий прием, который ему везде оказывали, не заставил его потерять голову. Его вера в поддержку богов нисколько не мешала ему принимать меры предосторожности. Подобно тому, как он не покинул Галлию, пока не убедился в незыблемости прирейнской оборонительной линии, он не ринулся безрассудно на Константинополь, не укрепив границы вдоль Дуная. Он не хотел получить удар в спину в тот момент, когда наконец столкнется с основными силами Констанция. Пользуясь последними ясными днями октября, он с быстротой молнии пересек Мезию, прибыл на берега Дуная, произвел инспекцию крепостей, воздвигнутых в свое время Траяном, отдал приказ усилить некоторые из них, а также построить несколько новых, и форсированным маршем спустился к Па-де-Сукс (Траяновым вратам).

Это ущелье, отделяющее Родопы от Гема, не только было границей между иллирийскими провинциями и Фракией, но и представляло собой рубеж между Римским Востоком и Римским Западом. С высоких горных цепей, легко преодолимых с иллирийской стороны, но крутых и почти непроходимых с фракийской, можно увидеть пространство Запада вплоть до Юлийских Альп и пространство Востока вплоть до Пропонтиды и Босфора¹¹⁸. Юлиан хотел поскорее вновь встретиться с морем, бывшим колыбелью его детских мечтаний. Тем не менее он остановился и даже не пытался идти дальше. Он не рвался во Фракию, где ему предстояло столкнуться с хорошо укрепленными городами, такими, как, например, Филиппополь или Адрианополь, где Констанций разместил большой контингент войск для защиты подступов к столице¹¹⁹. Юлиан счел, что на данный момент достаточно занять Па-де-Сукс и разместить в нем гарнизон под командованием Невитты¹²⁰. Затем, вернувшись назад, он решил на время обосноваться в городе Наиссе.

Доказав поначалу немыслимую отвагу, не грешил ли он теперь излишней осторожностью? Нисколько. Юлиан знал, что силы, которыми он располагает, включая кельтов и петулантов, слишком малы в сравнении с войсками Констанция. При таких условиях первостепенное значение имело то, будет ли население настроено в его пользу или против него.

Юлиан прекрасно понимал это. Поэтому он посвятил конец октября написанию посланий, задачей которых было обеспечить себя союзниками среди правящих кругов Греции и Италии. До нас полностью дошло только одно из этих посланий. Это — Послание Сенату и Народу Афин, В этом тексте, очень важном для понимания мыслей и действий Юлиана, победитель Страсбургского сражения не ограничивается оправданием своих действий, а предъявляет настоящий обвинительный акт Констанцию, перечисляя все несчастья, которым подверг его император. Он не забыл ничего: ни убийства его семьи, ни конфискации имущества, ни заточения в Мацелле, ни убийства Галла. Это уже совсем не тот тон, каким был написан панегирик в Сансе, и понятно, почему Констанций счел это письмо объявлением войны!

Обрисовав в общих чертах плачевное положение дел в Галлии при его приезде, Юлиан заявляет: «Подробный рассказ о том, что я сделал за эти четыре года, занял бы слишком много времени. Я подведу лишь итог. Когда я был еще только цезарем, я трижды перешел через Рейн. Я добился возвращения 20000 пленных, которых варвары удерживали на другом берегу реки. Два сражения и одна осада¹²¹ позволили мне захватить тысячу пленных, причем не тех, кого возраст делает неспособными к службе, а молодых и крепких людей¹²². К тому моменту, когда я пишу вам это послание, я, благодаря богам, отвоевал у варваров все города, которые мы ранее потеряли. Тогда (то есть до восстания в Лютеции. — Б.-М.) я отвоевал их почти сорок…»

А как он вел себя по отношению к Констанцию?