Юлиан Отступник

«Сделанный тобой цезарем и брошенный в самую гущу сражений, я вполне довольствовался предоставленной мне властью и, как верный слуга, посылал тебе частые отчеты о долгожданных успехах; я утруждал твой слух сообщениями о победах, но никогда при этом не ставил их себе в заслугу. Вместе с тем — и это могут подтвердить многочисленные свидетели — я всегда первым начинал трудиться и последним отдыхал. Однако — могу ли я написать это, не оскорбив тебя? — если, по твоему мнению, в эти дни [в Лютеции] произошел переворот, то это потому, что солдаты, бесплодно прожигая жизнь в частых и жестоких войнах, в конце концов привели в исполнение план, который давно лелеяли в душе. С дрожью нетерпения они искали для себя начальника, никому более не подчиненного, вместо цезаря, бессильного воздать им за труды и беспрестанно одерживаемые победы. К этому гневу солдат, не имевших никакой возможности продвижения по службе и даже не получавших регулярной платы за службу, внезапно добавилось новое горе: приказ отбыть в отдаленные регионы Востока — и это им, привыкшим к куда более умеренному климату. Их собирались оторвать от жен и детей и, нагими и нищими, гнать неизвестно куда. С ожесточением, какого нам никогда не приходилось прежде видеть, они собрались ночью и осадили дворец, криками провозглашая меня Августом. Услышав их, я ужаснулся. Признаюсь: я пытался держаться в стороне от этого, сколько было возможно; я прятался, ища спасения в тишине и уединении. Потом, поскольку более тянуть время было невозможно, я вышел к ним с открытой грудью без доспехов в надежде успокоить их дружескими словами. Однако тогда их души разгорелись до такой степени, что, видя, как я пытаюсь уговорами сломить их упрямство, они так сдавили меня, что чуть было не задушили. В конце концов я сдался; я сказал себе, что если они меня убьют, то кто-нибудь другой с радостью даст провозгласить себя Августом, и я уступил им, отчаянным усилием пытаясь утихомирить эту бурю.

Таковы факты. Соблаговоли прочесть мой рассказ спокойно и поверить в его правдивость. Не верь, будто все произошло не так. Отбрось предательские наговоры недоброжелателей, готовых сеять вражду между принцепсами. Рассмотри без предубеждения те условия, которые я тебе предлагаю, учитывая, что они направлены на пользу Римского государства и нас самих, ибо мы связаны в нем узами крови и высоким положением, на которое нас вознесла судьба. Сумей простить! Мои требования разумны. И мне нужно даже не столько, чтобы они осуществились на деле, сколько чтобы ты одобрил их как справедливые и разумные. Поэтому я буду с нетерпением ожидать твоих приказов.

Что до накладываемых мною на себя обязательств, то я ограничусь их кратким перечислением. Я предоставлю тебе испанских коней в полной упряжи и добавлю к скутариям и гентилам отряд молодых летов⁹⁶. Я беру на себя эти обязательства не только по доброй воле, но и с большим желанием угодить тебе. Да дарует нам твоя милость префектов претория, прославленных своими достоинствами и справедливостью. Что до прочих гражданских чиновников и командиров войск, то лучше оставить их выбор на мое усмотрение, так же как и выбор моей личной гвардии. Я проявил бы глупость, если бы, имея возможность избежать возобновления подобной смуты, окружил главнокомандующего армией людьми, о моральных достоинствах и настроениях которых мне ничего не известно…»⁹⁷.

Поскольку Юлиан боялся, что Констанций сочтет его скромность проявлением слабости, он одновременно отправил еще одно письмо, написанное совсем в другом тоне. Текст этого второго послания до нас не дошел. Но мы знаем от Аммиана и Зосима, что в нем нашли отражение все обиды на Констанция, накопившиеся в душе Юлиана со времен гибели его отца. Сопоставление этих двух писем должно было означать следующее: «Если ты хочешь мира, я предлагаю его тебе от всего сердца; но если ты хочешь войны, я принимаю вызов».

Юлиан дал первое письмо Пентадию, который служил шпионом у Констанция, а второе — Евтерию, своему верному постельничему⁹⁸. Он поручил им как можно скорее отвезти письма в Константинополь и вручить Констанцию лично в руки. Затем он вернулся к себе и стал ждать, что решит его двоюродный брат.

Пока Юлиан гадал, какова будет реакция Констанция, ему пришлось пережить еще одно горе: потерю супруги Елены. Эта утонченная женщина так и не оправилась после неудачных родов, случившихся в 358 году. С тех пор ее жизнь постепенно угасала. Скорбь из-за неизбежности вооруженного столкновения между мужем и братом, видимо, окончательно добила ее, Юлиан велел перевезти ее прах в Рим и похоронить подле ее сестры Констанции⁹⁹ в мавзолее, который до сих пор стоит у Номентанской дороги.