Юлиан отступник (Христос и Антихрист - 1)

- Отца не знаю, да и едва ли кто-нибудь знает. А мать - великая сивилла Диотима, много лет жившая при этом храме. Она не говорила ни с кем, не поднимала покрова с лица перед мужами и была целомудренна, как весталка. Когда у нее родился ребенок, мы удивились и не знали, что подумать. Но один мудрый столетний иерофант сказал нам...

При этом Горгий с таинственным видом заслонил ладонью рот и прошептал на ухо Юлиану, как будто мальчик мог услышать:

- Иерофант сказал, что ребенок не сын человека, а бога, сошедшего тайно ночью в объятия сивиллы, когда она спала внутри храма.- Видишь, как он прекрасен?

- Глухонемой-сын бога?-проговорил император с удивлением.

- Что же? - возразил Горгий.- Если бы в такие времена, как наши, сын бога и пророчицы не был глухонемым, он должен бы умереть от скорби. И то видишь, как он худ и бледен...

- Кто знает? - прошептал Юлиан с грустной улыбкой,- может быть, ты прав, старик: в наши дни пророку лучше быть глухонемым...

Вдруг мальчик подошел к Юлиану, быстро схватил его руку и, заглянув ему в глаза глубоким, странным взором, поцеловал ее. Юлиан вздрогнул.

- Сын мой!-произнес старичок с торжественной и радостной улыбкой,-да помилуют тебя олимпийцы!ты, должно быть, добрый человек. Мальчик мой никогда не ласкается к злым и нечестивым. От монахов же бегает, как от чумы. Мне кажется, он видит и слышит больше нас с тобой, только не может сказать. Случалось, что я заставал его одного в храме; сидит по целым часам перед изваянием Аполлона и смотрит, как будто беседует с богом...

Лицо Эвфориона омрачилось; он тихонько отошел от них.

Горгий ударил себя по голой маковке с досадой, встряхнулся и проговорил:

- Что это, как я с тобой заболтался! Солнце высоко. Пора жертву приносить. Пойдем.

- Подожди, старик,- молвил император,- я хотел спросить тебя еще об одном: слышал ли ты, что август Юлиан задумал восстановить почитание древних богов? - Как не слышать! -жрец покачал головой и махнул рукой.- Куда ему, бедняжке!.. Ничего не выйдет. Пустое. Я говорю тебе: кончено!

- Ты веришь в богов,- возразил Юлиан: - разве могут олимпийцы покинуть людей навсегда? Старик тяжело вздохнул и опустил голову. - Сын мой,-проговорил он, наконец,-ты молод, хотя уже ранняя седина сверкает в волосах твоих и на лбу морщины; но в те дни, когда мои белые волосы были черными и молодые девушки засматривались на меня, помню, однажды плыли мы на корабле недалеко от Фессалоник и увидели с моря гору Олимп; подошва и середина горы были в тумане, а снежные вершины висели в воздухе и реяли, во славе неба и моря, недосягаемые, лучезарные. И я подумал: вот где живут боги! - и умилился душою. Но на том же корабле был некий старец, злой шутник, который называл себя эпикурейцем. Он указал на гору и молвил: "Друзья, много лет прошло с тех пор, как путешественники взошли на вершину Олимпа. Они увидели, что это самая обыкновенная гора, точь-в-точь такая же, как другие: там нет ничего, кроме снега, льда и камня". Так он молвил, и слово его глубоко запало мне в сердце, и я вспоминаю его всю жизнь... Император улыбнулся:

- Старик, вера твоя детская. Если нет богов на Олимпе, почему бы не быть им выше, в царстве вечных Идей, в царстве духовного Света?

Горгий еще ниже опустил голову и безнадежно почесал себе маковку.

- Так-то оно так... А все же-кончено. Опустел Олимп!

Юлиан посмотрел на него молча, с удивлением. - Видишь ли,- продолжал Горгий,- ныне земля рождает людей столь же слабых, как и жестоких; боги, даже гневаясь, могут только смеяться над ними,- истреблять их не стоит: сами погибнут от болезней, пороков и печалей. Богам стало скучно с людьми-и боги ушли...

- Ты думаешь, Горгий, что род человеческий должен погибнуть? Жрец покачал головой:

- О-хо-хо, сын мой,-да спасут тебя олимпийцы!все пошло на убыль, все - на ущерб. Земля стареет. Реки текут медленнее. Цветы весной уже не так благоухают. Недавно рассказывал мне старый корабельщик, что, подъезжая к Сицилии, теперь нельзя уже видеть Этну с моря на таком расстоянии, как прежде: воздух сделался гуще, темнее; солнце потускнело... Кончина мира приближается...

- Скажи мне, Горгий, на твоей памяти были лучшие времена? Старик оживился, и глаза его загорелись огнем воспоминаний:

- Как приехал я сюда, в первые годы Константина кесаря,-проговорил он радостно,-еще великие панегирии совершались ежегодно в честь Аполлона. Сколько влюбленных юношей и дев собиралось в эту рощу! И как луна сияла, как пахли кипарисы, как пели соловьи! Когда их песни замирали, воздух трепетал от ночных поцелуев и вздохов любви, как от шелеста невидимых крыльев... Вот какие это были времена! Он умолк в печальном раздумьи.

В это мгновение из-за деревьев явственно донеслись унылые звуки церковного пения. - Что это? - произнес Юлиан.

- Монахи: каждый день молятся над костями мертвого галилеянина...

- Как, мертвый галилеянин-здесь, в заповедной роще Аполлона?