Юдифь и олигофрен

— Это очень трудно, — сказал бородач на дальнем конце стола после некоторой паузы, — поскольку он сам себя сторожит, то знает заранее план побега.

— От себя не убежишь.

— Как можно быть заключенным и охранником одновременно?

— Легко.

— Выше головы не прыгнешь.

— А если сделать сальто-мортале?

— Еще лучше — повесить за ноги.

— Тюрьмой являются его привычки и привязанности.

— Это все равно, что выпрыгнуть из кожи.

— Хуже.

— Стойте! — снова вскрикнул мой сосед, оглушительно стукнув тяжелой кружкой по столу. — Гурджиев писал, что для этой цели нужен учитель, который уже сбежал из тюрьмы, поэтому знает, какие уловки и инструменты нужны для побега.

— Если человек сбежал из тюрьмы, то он никогда не вернется, — грустно сказал веселый бородач.

— Он уже не человек. Зачем ему возвращаться?

— Какие могут быть советы, если у каждого своя тюрьма?

— Что хорошо для одного — смерть для другого.

— Это секс может быть групповым, а спасение — индивидуально.

— Кстати, я хотел спросить, читали ли вы в последнем номере «Богоборца» статьи об Евангелие? — спросил бородач, затеявший разговор о журнале.

— Давненько я не читал статей в поддержку христианства, — сказал мой сосед после длительного молчания.

— Вы что, серьезно считаете, что эти статьи написаны в поддержку?

— Разве христианство нужно поддерживать? Это оно поддерживает людей!

— Разумеется, эти статьи написаны в поддержку христианства, — громко сказал сосед. — Поскольку Евангелие просто абсурдно с точки зрения образованного человека. Святые авторы не имели ни малейшего представления об истории, географии и религиозных обычаях Иудеи.

— Кому это теперь нужно?

— Любое заблуждение, просуществовав тысячу лет, становится истиной!

— Верую, ибо абсурдно.

— Не скажите. Времена изменились, и люди стали недоверчивыми.

— Вот я и говорю, что статья написана в поддержку христианства, — твердо произнес сосед. — Смотрите, что получается. Если евангелические события происходили в другом мире, то проверить ничего нельзя. Более того, в двух противоположных мирах. Это вообще снимает все противоречия.

— На мой взгляд, это просто ловкие парадоксы, написанные с целью оправдать безграмотность и некомпетентность авторов, — раздался голос с другого края стола.

— Вы имеете в виду авторов статьи?

— Нет, святых авторов.

— По-моему, это клевета на христианство, — задумчиво произнес рыжебородый мужчина, опустошив очередную кружку. — Иначе не напечатали бы в «Богоборце».

— Не скажите, в наши времена все печатают.

— Не будьте наивными, — сказал седоволосый юноша, — во все времена печатают то, что нужно, а не то, что можно.

— Вот именно, кому это нужно? — медленно спросил рыжебородый. — Такая позиция разрушает все нравственные устои. Если нет разницы между добром и злом, между небом и преисподней, то все позволено. Так можно оправдать любое преступление.

— Вы ничего не поняли! — воскликнул мой сосед. — Разница есть, но добро и зло относительно, все дело в точке зрения. Самое интересное, что в конечные времена все противоположности переходят друг в друга, поэтому зло становится добром, а добро злом.

— По большому счету, только конечные времена имеют значение.

— Евангелие — это самая подробная инструкция, как себя вести в конечные времена.

— Почему же все понимают в противоположном смысле?

— Инструкции, так сказать, военного времени в мирный период действуют с точностью наоборот.

— Главное вовремя соскочить с тонущего корабля.

— Если первые христиане отделились от иудейства, то что нам теперь обрезать крайнюю плоть и завести пейсы?

— Один киевский поэт, истовый православный, ползавший на коленях перед иконами, пытаясь замолить грехи, — сказал сиплый голос с другого края стола, — неожиданно заговорил о желании перейти в иудаизм: «Я хотел поцеловать крест, а он сам расстегнулся и упал на пол. А потом я целый час не мог застегнуть цепочку — какая-то сила удерживала».

— Это бес его искушал или застежка сломалась.

— Не знаю, кто его искушал, но он спросил меня, может ли мессия быть русским?

— До сих пор все были евреями.

— Я тоже так ответил, но он возразил, что мессия, может быть, не знает о своем еврействе. Живет среди чужого народа и не знает. Тогда я посмотрел на его волчью усмешку и редкие, изъеденные кариесом зубы, и понял, что он себя считает мессией.

— Трудно представить мессию в таком убогом облике.

— Не скажите. По иудейскому преданию, мессия просит милостыню у ворот Рима, соскабливает гной со своих язв, и ждет, когда его призовут обновить мир. А вы говорите, облик.

— А что случилось с поэтом?

— Он проник обманным путем в религиозную школу при киевской синагоге, вытравив хлоркой национальность матери в свидетельстве о рождении. С ревностью неофита он сделал обрезание, претерпев муки заживления и месячное воздержание. Поэт отказался крестить второго ребенка и выдержал тяжелое объяснение с православными друзьями. Однако все жертвы оказались напрасными, поскольку не была достигнута конечная цель всех мытарств: переезд на постоянное жительство в Израиль. Чиновник в посольстве легко обнаружил подделку.

— Выходит, он зря обрезался?