Юдифь и олигофрен

— Как ты думаешь, — задумчиво спросил Тимур, — кто лучше: мама или дочка?

— Заткнись, мразь, — тихо прошипел я и сбил рукой начатую бутылку на стол.

— Иначе ты застрелишь меня из своего пистолета? — угрожающе спросил он, ловко спасая брюки от коньячной струи. — Пошел вон, пьяная рожа!

Я поднялся и с ужасом заметил, что ноги отказываются держать тело, а шея — голову, которая, получив редкую свободу, начала медленно раскачиваться из стороны в сторону. Но я отчетливо воспринимал действительность, сузившуюся, впрочем, до полосы ненависти к бывшему другу. Еще я заметил угрожающе поднявшихся охранников, которые, наконец, перестали улыбаться, а также Марка, идущего ко мне с протянутыми руками. Нужно было сделать несколько быстрых и сложных движений, чтобы вынуть пистолет, снять с предохранителя, прицелиться и выстрелить. Гораздо привлекательнее выглядела лежащая на столе бутылка, которую можно было разбить о стол и вонзить острые края в гладко выбритое казенное горло.

— Влад! Мать твою! Смотри на меня! — закричал Марк, и мое восприятие расширилось до размеров комнаты. Он участливо отвел меня в туалет, думая, что я буду блевать. Однако блевал Марк, а я стоял, вцепившись руками в раковину, чтобы удержать раскачивающееся тело, и слушал доносящиеся из кабинки трубные звуки утробы.

— Полегчало? — спросил он повеселевшим голосом. — Пойдем, подышим воздухом.

Меня вырвало прямо перед дверью на красную ковровую дорожку. К тому же я мстительно плюнул на этот казенный символ государственной власти. На воздухе действительно стало немного легче. Вернее, опьянение перешло в новое качество: головокружение, тошнота и раскачивание головы прекратились, но зато начались внутренняя дрожь и изменения внешней среды. От моей переносицы побежала переливчатая волна и уткнулась в темную громаду деревьев, которые вышли из ночи, словно освещенные изнутри, удивляя четкими контурами стволов и листьев. Мраморные львы хищно скалились и выпускали когти, но все еще оставались на месте. Небо приблизилось настолько, что стало трудно дышать, а звезды заглядывали в глаз холодным пронзительным взглядом.

— Уведи меня отсюда, — попросил я.

— Пойдем, — согласился Марк, — мне и самому пора.

Мы сошли по ступеням и пошли по дорожке к воротам.

Затылок покалывал от нестерпимо враждебного взгляда, поэтому мне показалось, что львы сорвались с места и хотят напасть сзади. Я выхватил пистолет и резко обернулся.

— Спокойно, — сказал собутыльник, — нас не преследуют.

Улица качнулась, отступила назад и значительно уменьшилась в размерах. Дома стали совсем маленькими, они хлынули под ноги и растворились. На их месте возник совсем другой, может быть, средневековый город.

— Я хочу к морю, — пробормотал я, ибо оно было единственно постоянным в силу своей древности.

— Ты идешь не в ту сторону, — сказал Марк, заметив, что я выбрал неверное направление.

— Не может быть, — удивился я, поскольку невероятно сложно заблудиться в родном городе. Впрочем, это был совсем другой город.

— Люди, смотрите! Я мочусь! — завопил мой друг, поливая улицу тугой струей мочи.

Я почувствовал неловкость и отошел в сторону. Земля качнулась и убежала далеко вниз, а Марк исчез. Подступил страх одиночества, словно я снова находился в космической пустоте. Ноги проваливались в бездну, а голова возносились к небу. С каждым шагом к горлу подступал комок тошноты. Я знал, что единственно близкий человек находится где-то поблизости, поэтому старался ходить кругами. На каком-то витке наши орбиты пересеклись, и мы истерически громко захохотали, увидев друг друга. Я сел на возникшую из пустоты скамейку. Вдали раздались равномерные звуки. С трудом повернув тяжелую, как на шарнирах, голову, я заметил двух женщин, стучащих каблуками по мостовой.

Неожиданно начал падать крупный снег. В свете одинокого уличного фонаря отчетливо проступала стройная звездная структура снежинок. Округа быстро побелела. По снегу шла длинная вереница людей, которые поднимались по темному горному хребту в звездное небо. Другой конец терялся на завьюженной равнине.

Я подошел поближе и увидел, что люди выглядят, как замерзшие статуи. Они шли настолько плотно, что было трудно просунуть руку между ними. Я успел ощутить холод камня прежде, чем был отброшен наземь силой, равной набирающему ход поезду. Вверху плыли холодные равнодушные огни. Я долго сидел на снегу, пока не увидел, что бесконечная с виду колонна иссякла. Тогда я побежал за последним человеком, но вовремя остановился, заметив, что у него нет головы. Снова раздался ритмичный стук, и возникли две женщины, прошедшие десять шагов за время, равное моей жизни.

— Какие симпатичные! — восхищенно воскликнул я, когда они медленно, поглядывая на нас, прошли мимо.

— Старые шлюхи, — отрезал Марк. — Пошли отсюда.

— Мне и здесь хорошо.

— Тогда я пойду один, — сказал он и сделал вид, что поднимается на ноги.

Мне стало очень страшно остаться в одиночестве, ибо я не знал, куда нужно идти. Мучительно остро захотелось упасть на колени и умолять не оставлять в одиночестве.

— Иди, — тихо произнес я, собрав все свое мужество.