Иуда Искариот

 - Да, старик увидел горя за свою жизнь. В шестнадцать лет на фронт убежал, вернулся инвалидом. Один он совсем, жена умерла, детей нет, был, умер еще грудным. В общем, сейчас он живет жизнью своих подзащитных, наверное, поэтому их боль переживает как свою.

 - Согласен, отец, но поверь, не всем дано переживать чужую боль как свою. Для этого нужно быть человеком, - Виктор посмотрел в глаза отца. – Отец, ты не был у Вики, как она?

 - Я звонил и вчера вечером, и сегодня – никто не берет трубку. Утром заезжал – никого в квартире нет. Витюш, она же знает наш телефон и могла бы позвонить, если не считает себя чужой в нашей семье, - Иван Егорович замолчал. Молчал и Виктор.

 - Знаешь, пап, а Игорь Фокин говорил мне про нее правду и погиб он за правду, - Виктор побледнел, произнося эти слова.

 - А ты толкал? Т-ы т-о-л-к-н-у-л е-г-о, с-ы-н-о-к? – Иван Егорович по буквам произнес эти слова, потому что все эти часы после трагедии этот вопрос мучил его больше, чем, наверное, даже следователей.

 - Я не знаю, отец. Я не помню… – Виктор опустил голову.

Глава 29

 Отец редко звонил Галине, все новости о жизни дочери он узнавал через жену. Он знал об отношениях дочери с Елышевым, которого не очень уважал за его высокомерие и излишнюю напыщенность. Заместитель предисполкома бывал в их районе и, наверное, знал, что Иван Егорович - отец Галины, но своего высокомерного отношения к низшим ему по рангу даже с ним он не изменял. Галина даже удивилась, услышав в трубке голос отца.

 - Здравствуй, дочь. Как твои дела? Как здоровье? - поинтересовался Иван Егорович.

 - Все нормально, отец. Вы как с матерью?

 - Что мы - живем. Здоровье тоже относительно нашего возраста хорошее. Я тебя, дочь, хочу попросить об одном одолжении.

 - Я поняла, когда услышала твой голос. Что за одолжение?

 - Мне нужно пять тысяч. Желательно уже сегодня. Ты мне займешь эти деньги? Я отдам, вот машину старую хочу продать, для Виктора берег. Но это одним днем не сделать, сама понимаешь. – Иван Егорович вздохнул, замолчал.

 - Я понимаю, отец, не надо ничего продавать. Виктор - мой брат, у меня есть деньги. Куда подвести. Где ты, на стройке?

 - Нет, Галюнь, – он назвал дочь по имени, как звал всегда в детстве, - в отпуск меня отправили в добровольно-приказном порядке. Я из квартиры Виктора звоню. Приехал, думал застать Вику. В университет звонил, ее нет. Оставлю записку, пусть свяжется со мной.

 - А стоит, отец? Неужели неясно, что ей начхать на судьбу Виктора. И вообще - забери у нее ключ или смени замок в квартире. Ты не сдашь её хозяевам?

 - Нет. Пока нет, до суда. – Иван Егорович даже боялся произнести это слово – суд.

 - Вы надеетесь на условное наказание? Нет, отец. Я уже проконсультировалась. Ты не думай, что я живу сама по себе. Витя - мой брат и я очень переживаю за его судьбу. Я консультировалась в прокуратуре и у Меркулова в суде. И самое легкое наказание за убийство по неосторожности, если адвокат сумеет доказать, это три года. Он много наговорил в своих первых показаниях, и от них никуда не деться.  И свидетель показал, что они поссорились из-за девушки Виктора, Вики то есть.

 - А свидетель о фотографиях ничего не говорил? – Иван Егорович насторожился, ожидая ответ дочери.

 - Каких фотографиях? – уже удивилась Галина. – Нет, ни о каких фотографиях я не слышала.

 - Хорошо, дочь, когда ты привезешь деньги?.. Куда я? Домой еду, в Урыв. … Хорошо, приезжай. Мать успокой. – Иван Егорович вздохнул с облегчением, значит, Куклин не соврал о том, что Фокин показывал фотографии Виктору, он не сказал следователям.

 - Она у нас «железная леди» - наша мать, - ответила Галина, - скорее она будет нас успокаивать. До свиданья, отец. Да, я буду часа через три.

 Галина повесила трубку. Отцу нужны деньги. Своих на книжке у него не много, отец в отличие от матери, которая всю свою зарплату сразу клала на книжку, не любил копить. Вернее, он не любил себе отказывать, он зарабатывал и тратил деньги. Разве что перед покупкой новых «Жигулей» он, по его выражению, затянул пояс.