Мне исполнилось 60 лет. Время подводить итоги. Света моложе, но тоже не девочка. Желание делать такую картину дано словами бабушки в кадре: «Я так много помню, так много знаю. Как жаль, что все это уйдет вместе со мной». Я вырос в семье известного писателя. Света — известного критика. Видели немало. Здесь много из наших биографий. Конечно, нам очень хотелось написать про свое детство, что мы любим, что мы не любим, как мы представляем себе то житье, и внедрить в это дело сюжет со Сталиным. Что мы и сделали. Это в фильме моя семья, наша собака... Это я там ползаю под столом. Конечно, хирург не мой отец, и я на отца не доносил... Но мы взяли похожую семью, шофера, домработницу и допустили гипотетическое: что с нами могло бы произойти. Это в моей семье появился в доме гость из Швеции — журналист. Он очень дружил с моим дядей, братом моей матери, евреем и при этом монархистом, как ни странно, который бежал за границу. Дядя дал шведу строжайшие инструкции — как нас найти, как аккуратно узнать, живы мы или нет. А швед выпил и все забыл. Но нас не тронули, пронесло. А фильм построен на том, что было бы, если бы... Ну, как минимум отца бы моего расстреляли... Я счастлив, что меня не будет, но будет нечто, чему я был свидетелем. Эта лента — на длинную дистанцию. При всем ужасе, есть любовь к нашему странному народу, который умеет все прощать.
О кино
Я больше не хочу кино снимать. После каждой картины меня увольняли. А на этой — все разваливалось, кончались деньги, нас обманывали... Поэтому все растянулось на семь лет. Но мы сделали кино про то, что мы любим. Это не значит, что мы любим Сталина или Берию. Это значит, что там остались наши родители, их молодость, мы сами. Мы пытались сделать беззлобное кино. Оно все равно получилось злобное. Но мы старались. Так, что даже газета «Монд» напечатала статью «Гора родила мышь», написала, что Герман не определился в своем отношении к Сталину. Как же не определился? Мы понимали, что Сталин — страшный злодей, но и злодей может помирать в собственном дерьме. И злодей перед Богом — ничто. Я про «Хрусталева» сейчас мало понимаю. Пройдет какое-то время — что-то пойму, а пока — ничего не понимаю! Хотя знаю, что в отличие от «Лапшина» это фантасмагорическая картина. И когда несколько газет подряд написали «Босх», я согласился: ну Босх... Он действительно мой любимый художник. Нам надо было что-то любить. Современность мне полюбить трудно — нет притяжения. Я себя в сейчас не представляю... Я, например, могу себя представить в Средние века, но в нынешнее время я себя представить не могу… Если на родине все как-то образуется, то мы будем снимать «Трудно быть богом» по братьям Стругацким либо о двух императорах, хочется порассуждать про Петра Первого и Александра Второго. При одном население России уменьшилось на треть, в церкви практически была упразднена тайна исповеди: священники должны были доносить и доносили исправно все это время... И при этом Россия стала великой державой, вышла к морю... Ценой дикой крови. И вся страна — в памятниках Петру! А второй — отменил рабство в стране, ввел равный суд, которого не было нигде в мире: можно было губернаторов в суд потянуть. К собственным убийцам, бомбистам, пошел спрашивать, зачем они это сделали. И ни одного памятника ему — хоть тресни! И интеллигенция его ненавидела. Вот как разобраться, что это такое? Вообще идей много — были бы деньги...
Теперь уже известно, что для своего последнего фильма Алексей Герман выбрал роман братьев Стругацких. Фильм почти закончен. Жизни хватило в обрез.
Давайте-давайте! / Искусство и культура / Искусство
Давайте-давайте!
/ Искусство и культура/ Искусство
Актриса Галина Коновалова о режиссере Римасе Туминасе