В год миллениума стеклись три обстоятельства. Во-первых, мне поступили два заказа из России. Сергей Проханов в московском Театре Луны загорелся идеей поставить спектакль по Набокову — «Камера обскура». Во-вторых, кинорежиссер Дмитрий Барщевский позвонил и предложил мне написать музыку к «Московской саге», телесериалу по роману-эпопее Василия Аксенова. Плюс еще третье обстоятельство — разрушение нью-йоркского Всемирного торгового центра 11 сентября 2001 года, которое больно ударило по мне чисто физически. В момент катастрофы я оказался рядом. На крыше здания, где у меня находился офис, нашли обломки того самого проклятого самолета-тарана. Причем я сам находился буквально на миллиметр от смерти: как раз ехал в метро в районе катастрофы. Мой поезд почему-то затормозили и отогнали назад, а тот, который пошел вместо нас, попал под крушение — ведь метро завалило. Случайность, конечно, но она спасла мне жизнь. А офис был разрушен, погибли компьютеры со всей информацией… Я расценил это как знак: надо уезжать.
— Мне злорадно в Москве говорили: «Зря возвращаешься. Тебя никто не помнит… Чтобы попасть на телевидение, здесь надо платить огромные деньги». Но я решил попробовать… И, сняв квартиру в Москве, не ленясь, ходил каждый вечер куда-то — будь то открытие выставки или бутика. Куда звали, туда и ходил. В конце концов столичная тусовка начала меня замечать. Потом стали отмечать, что я и говорю довольно внятно. Пошли приглашения на телевизионные ток-шоу. Короче, в меня в Москве поверили. Тусование, как ни странно, это часть профессии.
— Я каждый день обязательно пишу музыку. Я ночной человек. Обычно начинаю работать в двенадцать ночи. Именно в это время у меня хорошо варит голова, к тому же никто не звонит. Работа композитора всего на двадцать процентов состоит из сочинения. Все остальное время ты занимаешься написанием клавира, аранжировкой, партитурой, корректурой… Произведение надо должным образом оформить, не говоря уже о студийной записи. Записываюсь я в профессиональных студиях, хотя многие композиторы сегодня завели у себя дома собственные.
Я все делаю сам. Хотя в том, что касается аранжировок, оркестровок, у меня есть помощники — люди, которые конкретно специализируются в джазовой музыке, театральной, симфонической… Но я люблю делать оркестровки сам. К сожалению, на такое занятие остается мало времени. Например, я написал оперу. Огромный клавир: четыреста страниц! Пока никто не принял ее к постановке, оркестровать глупо. Ты же не знаешь, будет это исполнять огромный оркестр Большого театра или маленький оркестрик провинциального театра. Как только театр соглашается на постановку, я быстро предоставляю ему партитуру. А это уже тысяча двести страниц! Написать ее за месяц одному человеку нереально. Поэтому садятся несколько помощников, я им все размечаю. Они оркеструют, потом я проверяю.
Разделение труда в музыкальном театре — вполне обычное, дежурное дело. Ничего зазорного в этом нет. Сам великий Леонард Бернстайн пользовался услугами помощников, которые оркестровали ему, например, «Вестсайдскую историю» и другие сочинения…
— Музыкальный театр — вот моя страсть. Я создал для него около сорока пяти произведений. В музыкальном театре ты демонстрируешь свои возможности в самых разных стилях. Можешь одновременно написать джазовый регтайм и симфоническую музыку в стиле девятнадцатого века плюс электронную музыку двадцать второго столетия… Всем этим я владею и очень люблю сочетать, казалось бы, несочетаемое.