Итоги № 50 (2012)

— И четвертым «заговорщиком» стал у вас Анатолий Васильев, руководитель популярного ВИА — что расшифровывалось как вокально-инструментальный ансамбль — «Поющие гитары».

— Да. Ему тоже земной поклон. Думаю, «Орфея и Эвридику» чудесным образом не запретили в зародыше прежде всего благодаря потрясающей поддержке Андрея Павловича Петрова. Он, секретарь правления Союза композиторов СССР, уже признанный авторитет, пришел на худсовет и первым взял слово. Одно это тогда дорогого стоило. Петров взял на себя инициативу: «Это наша большая победа. Наш мощный ответ Западу…» И чиновники, которых немало сидело в зале, махнули на все рукой: «Ну раз вы так считаете…» Нам дали выползти на свет, это было какое-то опьянение… В июне 1975 года в оперной студии консерватории что прямо напротив Мариинского театра, состоялась премьера. В главных ролях выступали Ирина Понаровская и Альберт Асадуллин. Триумф! Зал переполнен… Вскоре поехали на гастроли в Минск. И там во Дворце спорта, рассчитанном на 6—8 тысяч человек, играли по три раза в день — как кино показывали. И всегда битком народу…

— Вселенская слава на тебя обрушилась!..

— Шлейф «Орфея и Эвридики» следует за мной по пятам до сих пор. А тогда, как сейчас говорят, в разгар застоя, первое время мне очень хорошо платили. Наверное, власти еще не успели очухаться… Дело в том, что, если в определении жанра произведения присутствует благородное слово «опера», чуть ли не девять процентов дохода от зала отдавалось композитору. Естественно, никто из советских чиновников и предполагать не мог, что мою оперу будут играть по три раза в день, причем на стадионах. И действительно, отчисления, полагавшиеся мне за «Орфея и Эвридику», были огромными. Я, совсем еще мальчишка, получал в месяц по 10—12 тысяч рублей! Тогда это были бешеные деньги. Ни академики, ни даже члены Политбюро ЦК КПСС не получали ничего подобного…

Понятное дело, это вызвало тревогу в компетентных органах. Замминистра культуры СССР был композитор-теоретик Василий Феодосьевич Кухарский, который боролся — и не только в музыке — со всем подряд. Объявил он войну и мне. По его инициативе был издан уникальный, достойный Козьмы Пруткова указ, копия у меня до сих пор хранится: «Оперу «Орфей и Эвридика» оперой не считать». Разве не анекдот? Присвоенный моему творению статус «эстрадного представления со сквозным сюжетом» уменьшил мне авторские сразу в пять раз. В общем, недолго пробыл я миллионщиком.

И тем не менее. Приезжаю в Москву на съезд Союза композиторов, а доброхоты мне передают разговоры в композиторской среде: «Знаете, что этот наглый мальчишка Журбин делает? Скупает все билеты на представления своей оперы, в зале только его друзья сидят…» Бред, да и только! Но, к счастью, не этот негатив задавал тон в Белокаменной по отношению ко мне. Об «Орфее и Эвридике» дало репортаж Центральное телевидение. Меня поддержали журналисты. Поразительно, но факт: спектакль до сих пор играется на сцене санкт-петербургского театра «Рок-опера», и в главной роли по-прежнему Альберт Асадуллин, ни голоса не потерявший, ни даже веса не набравший. Этот спектакль — в Книге рекордов Гиннесса.

— Не говоря уже о том, что ты стал комсомольской звездой… В таковом качестве я тебя и встретил впервые.

— Комсомольские руководители, скажем, Виктор Мишин, Валерий Сухорадо, были ребятами толковыми, держали нос по ветру. Комсомольские вожди сразу вычислили: этот паренек достоин, чтобы с ним работать. Они начали приглашать меня на свои тусовки. Пару раз заказывали песни — не такие, как «Любовь, комсомол и весна», а вполне умеренные, к примеру, про советско-польскую и советско-чехословацкую дружбу. В благодарность меня посылали на фестивали за рубеж, на разные молодежные мероприятия. Мы так с тобой и встретились во Франции, куда я приехал с комсомольцами на праздник молодых французских коммунистов… Честное слово, я никогда не кривил душой, когда писал эти песни. Вспоминаю о моей посткомсомольской юности с большой симпатией.

— Почему не прицепился к власти, как некоторые наши знаменитости?