Итоги № 5 (2014)

— Когда открывали памятник, Сергей Юрский сказал, что Франгулян «все-таки вставил в Москву Бродского»! В этих словах все отражение накала семилетней борьбы, которую я вел с городскими чиновниками за установку памятника великому поэту. Теперь говорят, что это именно я выписал Бродскому визу на возвращение в Россию, пусть даже в виде бронзового памятника. Но все было так непросто, что в моем подсознании образ поэта и памятник, который я сделал, стали чем-то цельным. Я с этим пограничным ощущением по сей день борюсь, но пока без успеха. Два года не беру его книги в руки. Мне надо от всего этого отойти, поостыть как-то...

— За памятник Исааку Бабелю в Одессе шла такая же борьба?

— Когда одесситы предложили поучаствовать в этом конкурсе, я, наученный горьким опытом, практически не верил в победу. Но поскольку творчество Бабеля еще с тбилисского детства много для меня значит, а «Конармия» — любимейшее произведение, все-таки решил принять участие. И счастлив, что выиграл. Поставили памятник на шикарном месте — он стоит в центре города на углу Ришельевской и улицы Жуковского. Очень популярен, к нему уже специально водят экскурсии.

— А колесо от телеги вы включили в экспозицию с намеком на биндюжников, с которыми знавался Бабель?

— Колесо не от телеги, а от тачанки — символ «Конармии». А еще это колесо судьбы, которое отрезало Исаака Бабеля от жизни. Да и по всем по нам оно тоже прокатилось.

— Теперь, когда вы стали главным художником парка скульптур зимней Олимпиады-2014, можно сказать, приблизились к власти, у вас, наверное, должно быть меньше проблем с реализацией творческих планов в столице, да и вообще?

— Нет никакой близости к власти. Клянусь: никакой, хотя я знаю немало известных людей. Если бы я был близок к власти... Забавы ради я попробовал поучаствовать в конкурсе на памятник Петру Столыпину. Так меня выкинули оттуда под предлогом, будто мы с архитектором Сергеем Скуратовым нарушили условия.

— А вы нарушили?

— Памятник Столыпину спроектирован, на мой взгляд, неграмотно — он стоит практически на автостоянке, перед КПП, как вахтер на выезде. Поэтому в своем проекте мы сместили памятник на пятьдесят метров. И этим сразу же воспользовались, чтобы обвинить в нарушении. Впрочем, Столыпин у меня совсем другой: современная скульптура со смыслами. Стоит на бронзовом ковре, топорщащемся от интриг, а за спиной у него стела, напоминающая плуг, — все-таки главной из его реформ была аграрная. Да и сам Петр Аркадьевич не такой парадный, это умный усталый человек.

— На вкус и цвет...

— О вкусах ничего не знаю и вообще никому не собираюсь давать оценки. У меня другая ситуация. Я тут немножко спрятался, каждый день с утра до вечера занят своим скульпторским трудом и по мере возможности стараюсь не обращать внимания на всякие сиюминутные моды и течения. И другого способа сохранить себя не существует. Поэтому и успеваю так много. У меня в мастерской, наверное, сотни три законченных работ, которые еще никто не видел. По количеству — это несколько выставок.

— На вечность трудитесь?

— Получается. Работаю, как писатель, — в стол. Вот только стола такого огромного в природе не существует. Хотелось бы иметь свою галерею, чтобы постоянно выставляться. В Париже это возможно, а в Москве нереально: у нас не все художники зарабатывают столько, чтобы позволить персональную выставочную площадку. Правда, существует еще и такой вариант — бегать по кабинетам и выпрашивать... Но я не могу себя преодолеть, генетически не приспособлен.

— А на исторической родине, в Армении, много ваших работ поставлено?

— Ни одной.

— А в родном Тбилиси?

— И в Тбилиси ни одной.

— А вот Зураб Церетели ухитрился и в Тбилиси открыть целый музей.

— При Саакашвили поставить в Тбилиси, а тем более на проспекте Руставели музей современного русского искусства — это в любом случае подвиг. Поэтому я поехал с ним на открытие. Зураб — великий организатор, он умеет любое событие по ходу дела превратить в праздник, в представление. По-моему, в тот день никто и не вспомнил, что отношения между Москвой и моим родным Тбилиси, мягко говоря, непростые. А изнутри все это как выглядело! Представьте себе материализованный и одушевленный феллиниевский «Амаркорд», только грузинского разлива. Непередаваемое словами ощущение. Фантастика! Или высокая дипломатия от искусства, как хотите...