Итоги № 48 (2011)

Кордебалет не лажал, но и не блистал синхронностью. Толком освоить сцену труппа не успела, а «железная рука Грига» уже не сработала — девочки отвыкли от обращения на повышенных тонах. Глаз спасался на главных героях. Ставшая за мелькнувший год мамой Принцесса Аврора — Светлана Захарова демонстрировала блестящую форму: в танце у нее по-прежнему «ничего личного», но очевиден уверенный балеринский класс — большие позы, роскошная стопа, умение вырулить в пируэт даже при «недокрутке» партнера. Интригой было появление американца Дэвида Холберга, на чьем контракте с Большим еще не высохли чернила. Он оказался безупречен в классическом стиле, заставляя вспомнить подзабытые манеры благородного танца.

В итоге получилось не то чтобы пушкой по воробьям, а проще — заурядность в богатой раме. Театр хотел удивить наверняка, но вместо золотой середины выдал позолоченную посредственность. «Спящая…» оказалась похожей, как сестра, на «Раймонду», обновленную незадолго до закрытия Старой сцены. Зрители там тоже торжественно скучали с подобающим случаю выражением лица. Ущипните меня, хочу, как принцесса, проснуться — это не та труппа, которая несколько месяцев назад танцевала Chroma Макгрегора. И совсем не та, что семь лет назад на том же месте упоенно плясала «Баядерку» с разрушающимся храмом.

Лейла Гучмазова

 

С точки зрения мирового зла / Искусство и культура / Художественный дневник / Книга

 

«С детства я был одержим стремлением к абсолюту и преодолению границ. Эта страсть и привела меня к расстрельным рвам на Украине» — так описывает свой жизненный путь Максимилиан Ауэ, эсэсовский офицер и главный герой романа Джонатана Литтелла. И, в общем, не врет: в айнзатцгруппу, занимающуюся уничтожением «еврейского элемента» на Украине, Максимилиана — эстета, интеллектуала и доктора юриспруденции — приводят не садистские наклонности, не фанатичная верность идеям нацизма и не личная неприязнь к евреям. Ему просто не повезло родиться в то время, когда шансов избегнуть общей вины не было ни у кого, да и сам критерий вина — невиновность утратил четкие границы. История Ауэ — это история о винтике, становящемся смертоносным орудием в деснице рока. А еще о трагической невозможности избегнуть подобной судьбы: во времена, когда человеческая кровь уравнивается в цене с водицей, палач так же обречен на злодейство, как его жертва — на смерть.

Восьмисотстраничный роман француза американского происхождения, журналиста, лауреата Гонкуровской премии и автора нашумевшей книги о Рамзане Кадырове — чтение, к которому применим любой эпитет, кроме, пожалуй, слова «приятное». Текст Литтелла густо уснащен сценами самого жуткого насилия, а нарочитая бесстрастность героя лишь усиливает общее гнетущее впечатление. Да и самого Максимилиана Ауэ — гомосексуалиста, оправдывающего свою преступную (с точки зрения Третьего рейха) склонность патологической влюбленностью в родную сестру, — трудно назвать симпатичным рассказчиком.

Нет, глотать этот мучительский текст по страничке, морщиться, бросать и снова к нему возвращаться мы обречены по иной причине. Герой еще не успевает толком начать свой монолог, как в каждом читателе рождается неприятное подозрение, что содержание романа имеет к нему лично самое непосредственное отношение. История превращения обычного человека в монстра, способного взять за руку и отвести к расстрельному рву напуганную трехлетнюю девочку, рассказывается с такой невероятной психологической достоверностью, что понимаешь: да, именно так оно и было. Именно так чувствовал и вел себя нормальный, здоровый человек. К примеру, такой, как я сам. Да-да, я сам — гуманный и мудрый — едва ли поступил бы иначе...

Нарочито неприятный Максимилиан Ауэ, с которым читателю меньше всего хотелось бы себя ассоциировать, оказывается универсальной моделью человека, попавшего в абсурдную и страшную ситуацию и вынужденного в ней осваиваться, выдумывать для себя оправдания, да просто жить, в конце концов! И то, с какой легкостью это происходит, как безошибочно включаются механизмы, позволяющие каждому легализовать — в первую очередь в своих глазах — любое зло, заставляет усомниться в незыблемости собственных нравственных принципов.