Но, конечно, Юра совершеннейший мучитель. Абсолютный. Он по натуре эмчеэсовец и может работать, только доведя ситуацию до чрезвычайности. Он не в состоянии репетировать со спокойным артистом, уравновешенным и, так сказать, ощущающим себя стабильно. Стабильность для Бутусова неприемлема, даже враждебна. Он должен привести артиста и себя самого к полному отчаянию. Вот тогда-то и возникает рабочая атмосфера. Это для него рабочее состояние. Артисты, которые вступают с ним в творческие взаимоотношения, должны сразу приучить себя к мысли, что процесс комфортным не будет. Нет, он не специально или расчетливо идет на обострение, а скорее подсознательно, интуитивно. Причем работает Бутусов так с артистом любого ранга и любого опыта. Каждого он доводит до отчаяния, до полной неуверенности в себе, совершенной разбалансированности и даже какой-то расшатанности нервной системы. Ну не может мучитель по-другому работать. Единственное, что его оправдывает и в какой-то мере с ним примиряет, это то, что себе самому он такой же мучитель. По правде говоря, совсем не всякий артист, даже очень хороший и опытный, может с ним работать. Здесь требуется некая группа людей, склонных к такого рода риску и согласных на такую жизнь, длящуюся ровно столько, сколько длится репетиционный период. Впрочем, и репетиции с Юрой нельзя назвать репетициями в общепринятом смысле. Это некое странное времяпрепровождение, насилие над человеческой природой, над тем, что принято называть самолюбием. Происходит проникновение режиссера в клеточную ткань актерского организма.
Люди, прошедшие с ним путь от начала до премьеры, — люди мужественные. Недаром в театре потом майки выпускают с текстом «Я пережил (пережила) выпуск с Бутусовым». Люди чувствуют себя так, будто побывали на фронте, вместе сидели в окопах. Возникает особая общность. Они как-то особо друг друга приветствуют. У них особая своя жизнь продолжается потом, когда идет спектакль. Я ведь сам это все проходил дважды, репетируя «Ричарда III» и «Короля Лира», потому очень хорошо их понимаю. Признаюсь, долгое время потом не имеешь мужества пожелать себе этого счастья еще раз, уже не надеешься выдержать. К тому же работа над спектаклем после премьеры у Бутусова не кончается. «Короля Лира» мы сыграли уже больше 100 раз, но он продолжает его менять до сих пор, причем меняет до неузнаваемости. Иногда играешь спектакль, а мозги просто раком становятся, как бы не выпустить из головы все изменения текстовые, музыкальные, мизансценические, которые он сделал за последние несколько часов. Мне это даже чем-то нравится, потому что держит тебя все время в таком прекрасном электрическом напряжении. И сам Бутусов и его спектакли не позволяют расслабиться ни на секунду.
И тем не менее мы любим друг друга и собираемся продолжить работу. Это будут чеховские «Три сестры». И уже сейчас могу сказать, что трех артисток, которые исполнят главные роли, после премьеры наградят орденом «За заслуги перед Отечеством» II степени...
Модель для Пикассо / Искусство и культура / Exclusive
Модель для Пикассо
/ Искусство и культура/ Exclusive
Анжела Розенгарт: «За то, чтобы находиться рядом с такой личностью, как Пикассо, нужно заплатить немалую цену...»
Две вещи неизменно привлекают туристов в швейцарский Люцерн: знаменитый фестиваль, на котором выступает симфонический оркестр под управлением Клаудио Аббадо, и картинная галерея Розенгарт. Крупнейшей частной коллекцией, собранной некогда Зигфридом Розенгартом, сегодня управляет его дочь Анжела. У этой 80-летней дамы лучистая улыбка, а в глазах — жажда жизни. Список художников, с которыми дружил ее отец, впечатляет: Шагал, Кандинский, Пикассо… Великий испанец, например, пять раз писал ее портрет. О цене, которую приходится платить за дружбу с гениями, а также за их полотна, мы и разговорились с Анжелой…
— Это решает не женщина. Можно даже сказать, от женщины мало что зависит — творческая личность, великий художник сам выбирает себе музу. Очевидно, что этой чести удостаиваются особенные представительницы слабого пола. Меня часто спрашивают, просила ли я Пикассо нарисовать себя... Если бы я просила, у меня бы никогда не было портрета его кисти. Только он решал, кого и когда писать.