Итоги № 43 (2011)

«Современные государства своей навязанной политкорректностью запустили механизм взаимной ненависти, — рассуждает психиатр-криминалист профессор Михаил Виноградов, — возьмите старую Москву: Армянский переулок, Большую и Малую Грузинские улицы — все жили своими тесными поселениями, но при этом принимали московский уклад жизни. Сегодня во время праздника можно резать барана на детской площадке, и это вызывает конфликт». Быть может, эту самую «искрящую» мультикультурность мы ошибочно принимаем за перенаселенность. На самом деле проблема не в том, что нас в принципе много, а в том, что слишком разные люди со своими устоями и традициями вдруг начинают жить на ограниченной территории. А главный парадокс заключается в том, что обитатели будут выплескивать агрессию не на власть, создавшую такие условия, а друг на друга. Плюс ко всему при отсутствии сдерживающих рамок — моральных, культурных, семейных — мы очень жестко ведем себя, сталкиваясь с представителями иных культур и национальностей. Как известно, Римская империя погибла, когда стала делить людей на своих и чужих.

Война мальчиков

Кроме перенаселения есть еще одна версия, объясняющая, отчего мы звереем. Она появилась в Германии и наделала немало шума в научном мире. «Агрессия, которая сейчас наблюдается во всех странах, четко коррелируется с одним важным фактором: как только соотношение числа мальчиков до 4 лет и мужчин около 40 превышает определенные показатели, неизбежно возникает напряженность, — объясняет доктор медицинских наук Сергей Агарков. — Например, в Палестине на каждого взрослого мужчину приходится 8 мальчиков (коэффициент 800). В других арабских и африканских странах — коэффициент от 300 до 500, что тоже очень много. В Европе и России — ниже, около 100. В Афганистане около 400. В Иране и Турции наблюдается тенденция к снижению рождаемости в целом и количества мальчиков в частности. Поэтому эти страны, как бы ни «зеленели» по религиозным соображениям, не очень будут вмешиваться в региональные конфликты».

По словам Сергея Агаркова, это социобиологическая закономерность: большое количество мальчиков перерастает в армию подростков, бурлящих энергией, которых легко сподвигнуть на какую-нибудь революцию. Они вырастают, и «самцов» становится слишком много, а это всегда война за место под солнцем. Даже характер революций задается этим соотношением. Там, где мальчиков много, революция приобретает кровавый характер: бои, масса погибших, свержение режима — как в Ливии. И наоборот, где соотношение меньше, революция носит цветочный характер. «Эта теория работает, если приложить ее к разным ситуациям, — считает Сергей Агарков. — Даже история освоения Америки связана с ней. Надо сказать, что в то время в Испании случился демографический кризис: сильно увеличилось количество мальчиков — потенциально молодых мужчин, которым нечем заняться и которые не могут себя найти в сложившейся веками системе отношений. Именно поэтому они и отправились на завоевание других земель. Средний возраст конкистадора на тот момент был 15—17 лет, то есть по нашим характеристикам они были несовершеннолетними, а по тем меркам — люди середины жизни».

Что делать, если в государстве стало расти число мальчиков? По мнению Сергея Агаркова, необходимым клапаном становится миграция — тогда соотношение выравнивается естественным образом. Другой способ сохранять равновесие — проводить политику регулирования рождаемости. Например, с некоторых пор стало спокойнее на Северном Кавказе — там сейчас тоже не хотят много рожать. Считают, что лучше растить меньше детей, но делать это более качественно. «Такая система уменьшения рождаемости в пользу более успешной социализации способствует снижению агрессивности, — уверен ученый. — Некоторое время назад богатые люди — Билл Гейтс и другие — пожертвовали средства в специальные программы по снижению рождаемости в африканских и других бедных странах. В мире это восприняли как фашизм, как евгенику, заговорили о суперэксплуатации. Но рациональное зерно в этой политике есть. На Земле уже 7 миллиардов человек, причем особенно мы прибавили за последние 10 лет. До предела осталось недолго — 10 миллиардов на Земле прожить не могут. Если сохранятся подобные тенденции, то взрывы будут учащаться».