Итоги № 39 (2013)

Скажем, был конец октября 1991 года. Правительства СССР нет, парламента СССР нет, правительства России нет — Ельцин разогнал правительство Силаева де-факто еще в августе. Явочным порядком я превратил президиум Верховного Совета в правительство, и мы решали все текущие вопросы огромной страны. Авторитет у меня был тогда значительный, и я принимал распоряжения, постановления — вынужденно, по необходимости. Ельцину все время говорил: «Борис Николаевич, когда будет правительство? Где ваш премьер? Почти три месяца ни СССР, ни Россией не управляет единый орган. Мы, представители парламента, выполняем несвойственные нам задачи, это ненормально!» Он отвечал: «Да-да, понимаю. На днях все решим». Как-то он спрашивает: «А кого вы хотите в качестве премьера?» Отвечаю: «При чем тут я? Вы президент, лишь вы имеете право называть главу правительства. Назовите фамилии кандидатов на этот пост, я созову Верховный Совет, и мы его утвердим». Он называет с десяток людей, один умнее другого: Юрия Рыжова, Юрия Скокова, Святослава Федорова... Я ему: «Борис Николаевич, нет вопросов. Любая из этих кандидатур на Верховном Совете будет утверждена, решайте».

И вот вместе с Ельциным накануне открытия съезда, вечером, мы обсуждаем эти кандидатуры, он говорит: «Я предложу Скокова». Я соглашаюсь. Часов в 12 ночи звонит: «Завтра называю Святосла­ва Федорова». В час ночи мне звонит Федоров, а я его давно и хорошо знал, говорит: «Руслан, я так рад, что буду с тобой работать. Мне только что позвонил Ельцин, уговорил. Надеюсь, парламент меня примет». Отвечаю: «Я рад за вас и за страну. Мы вас утвердим». На следующий день в 10 часов утра в Кремле я открываю Съезд народных депутатов. Предоставляю слово президенту Ельцину. После своего доклада он сообщает: «Я сам буду премьером, а моими заместителями — Бурбулис и Гайдар». Как вам такой сюжет?

— Он как-то объяснил свое решение?

— Да никак не объяснил, он вообще не любил ничего объяснять. Ухмыльнулся и все. Мол, я так решил.

Я, конечно, был страшно огорчен, но тогда, чтобы его не унизить, мне пришлось уговаривать депутатов согласиться с этими кандидатурами. А они этого категорически не желали — все надеялись на то, что главой правительства будет известный, достойный профессионал, пользующийся признанием в обществе. А тут Ельцин называет каких-то «тузиков», которые должны обеспечить проведение грандиозных перемен в огромной стране. Это был верх цинизма, результат глупейшей самонадеянности. Представляете, с каким чувством я убеждал парламентариев утвердить это нелепое правительство?

— Вы догадывались, что в ближнем круге Бориса Николаевича планировали распустить Верховный Совет в 1993 году? Знали, например, о соответствующих встречах в Ново-Огареве и Завидове?

— Я знал абсолютно все, что происходило повсюду — в Кремле, правительстве, других структурах. Меня многие уверяли, что Ельцин предпримет такого рода меры, но я все отвергал, не допускал мысли, что он так подло меня предаст, я так много раз его спасал! У нас ведь были очень хорошие личные отношения, а все разногласия мы устраняли при личных беседах. Думал, что в критическом случае он пойдет на разговор. В конце концов, если бы он пригласил меня и сказал: мол, Руслан Имранович, я намерен предпринять такие и такие шаги, я бы тут же подал в отставку. Сказал бы: если речь идет обо мне, то вот вам мое заявление об отставке — распоряжайтесь без меня. Даже когда этот указ был принят, я не допускал мысли о каких-то силовых мерах. В мировой истории такого не было! Был уверен, что мы вдвоем найдем выход. Знал, что указ им подписан под влиянием целого лобби будущих олигархов, мечтающих присвоить национальные богатства страны.

— Как узнали об указе?

— 21 сентября вечером сидел в своем кабинете в Белом доме, дописывал заключение к книге «Мировая экономика» (я ее дописал уже в «Лефортово» в 1994 году). Заскакивает мой первый заместитель Юрий Воронин: «Руслан Имранович, переворот! Ельцин незаконный указ вынес!» Я говорю: «Подождите, Юрий Михайлович, сейчас допишу заключение к книге, потом возьмемся за переворот». Он говорит: «Все бы вам шутить...» Он, кстати, потом в своих мемуарах об этом правдиво все рассказал. Так вот, дописал я это заключение, передал помощнику и вернулся к себе в кабинет. В это время фельдъегерь приносит мне текст указа — одновременно этот текст передавали по TВ. Через два часа мы созвали президиум Верховного Совета. И ввели в действие конституционную норму, как раз предусматривающую этот случай.

— Пытались связаться с Борисом Николаевичем?