Итоги № 28 (2013)

— Конечно. Ведь на самом деле как бы ты ни пыжился, сколько бы денег ни вкладывал в рекламу, если народная молва, так называемое сарафанное радио, не создаст спектаклю положительную репутацию, у тебя будет полупустой зал. А люди приходят за эмоциями.

— Конфликты между вами и Владимиром Уриным случались?

— Конфликтов не было, но мы иногда ругались. Я думал: «Сколько можно увеличивать и увеличивать репертуар, гнать премьеры?» А теперь понимаю: это был единственный путь, позволивший театру выжить. Ведь мы живем в условиях реальной конкуренции. У нас под боком ГАБТ с двумя сценами, интереснейшая «Новая опера», маленький, но знаковый Театр Покровского. Ярко заявляет о себе Театр имени Сац с новым руководством. Но мы будем стараться вырваться в первые.

— Применяя уринские ноу-хау и с ним же соревнуясь?

— В том числе. Владимир Урин всегда говорит, что театр — дело командное. Что в одиночку, когда кто-то один руководит всем, ничего не сделать. Одно из главных уринских качеств — умение подбирать людей и заражать их идеями. С этого пути мы не свернем.

— Он многому научил вас лично?

— Мне повезло с учителями. Я учился у лучшего педагога в мире, Ильи Александровича Мусина. Среди его выпускников и Валерий Гергиев, и Юрий Темирканов. Студенты говорили, что, если человек стоит хотя бы на четвереньках, Мусин научит его дирижировать. Второй мой учитель — Владимир Урин. У нас была крепкая команда, но не из числа административных монстров, а из молодых.

— За Владимиром Уриным закрепилась репутация административного гуру. Он инициировал подвижки в законодательстве, выгодные театрам...

— Небольшая компания директоров театров с ним во главе действительно обивала пороги Думы, правительства России, и им кое-что удалось. Серьезной проблемой для нас стало принятие знаменитого 94-го закона, так называемого закона о госзакупках, который вынуждал театры объявлять конкурсы абсолютно на все, что связано с тратой денег.

— Чем не устраивал Урина этот конкурсный принцип?

— Не только его. Многие театры, концертные организации и оркестры попали в сложную ситуацию. Потому что, например, для приглашения дирижера или режиссера на постановку приходилось объявлять конкурс, где основным критерием была... низкая цена. Теперь представьте, что мы этот конкурс объявили для «Аиды» Верди. И хотим, чтобы поставил ее всемирно известный Петер Штайн. Это очень дорогой режиссер, мы знаем, какую сумму он запросит, и на эту сумму объявляем конкурс. Но Штайн никогда в таком конкурсе участвовать не будет. Хотя бы потому, что ему нужно для этого зарегистрировать юридическое лицо и так далее...

— Урину удалось решить проблему?

— Да. Театры освободили от конкурсной повинности. Это была важная победа. Собственно, будучи еще в Союзе театральных деятелей, Владимир Георгиевич находился в центре всех процессов, связанных с законодательством о культуре. И часто говорил: сейчас все забюрократизировано гораздо сильнее, чем в советское время. Мы и сегодня это чувствуем. Но, поработав как околокультурный чиновник, Урин постепенно стал профессионалом абсолютно во всем, что связано с театральным делом. Способность анализировать, впитывать информацию и делать выводы у него потрясающая. Как и знание кухни — до последней песчинки, искринки, человеческой нотки. Думаю, это единственный человек, который может навести порядок в Большом. Большому очень повезло.

— Ну а вы остаетесь на хозяйстве. Революций устраивать не собираетесь?

— Так ведь незачем. В отличие от ГАБТа наш театр все эти годы был очень благополучным, в том числе и с точки зрения внутренних коллективных взаимоотношений. Согласитесь, нельзя сказать, что нашу жизнь сопровождали скандалы.

— Вот разве только «Сон в летнюю ночь» обвинили в пропаганде педофилии и гомосексуализма...

— Это не из области искусства. Расцениваю это как профанацию, как пиар-повод для тех, кто на популярной теме решил сделать себе имя.

— А два пожара подряд — случайность или мистика?