Итера. Кот в ящике

       Но Итера – это тюрьма. Никто не мог обрести полную власть, никто не смел помышлять о свободе. Для каждой ситуации была предусмотрена своя хитрость.

       Я не смотрел на удаляющийся вездеход. Взлет Итеры залил камеры светом и отобрал все внимание. Глядя на захватывающую картину, я почувствовал, как защемило в груди, словно последний раз видел, как громадина корабля тяжело зависла над поверхностью и, опираясь на пламя стартовых двигателей, не спеша устремилась к низкому своду туч с прожилками сухих молний.

       – У нас не будет связи, пока ты ее не восстановишь,– в голосе Итеры мне слышались, или мерещились, нотки заботы и нежности.– Если хочешь о чем-то спросить, делай это сейчас.

       – Ты разбудила нас для этой миссии почему?– собрался я с мыслями.– Чем она привлекла тебя? Бонусы и штрафные баллы не аргумент. Наш срок тебя меньше всего заботит. Но ты это сделала.

       – Корабли Итеры не должны встречаться. Никогда,– ответила она.– Это базовый протокол. Я могу даже солгать и пожертвовать членом экипажа, чтобы его выполнить. Миссия противоречила базовому табу, а это важнее двух тысяч баллов. Я не могла ее пропустить. Я должна знать, почему.

       Корабль вошел в плоть облаков и исчез, окрашивая изнутри их тьму затухающим светом. Если всмотреться, то свод туч походил на перевернутый океан, который держал свои мрачные воды над головой. Итера тонула, падала в пучину, а на поверхности уже не осталось следов – рябь воздушных волн, робкие всплески молний.

                *****

       Оставшись один, я не слишком церемонился с Лисьен.

       Она пребывала не то в беспамятстве, не то в глубоком сне – на внешние раздражители, включая меня, не реагировала. Поэтому я взял ее за ногу и потащил к медицинскому блоку, благо он всегда должен находиться рядом со шлюзом. Медичка была худая и легкая, но мне и в голову не приходило, носить ее на руках. Уверен, и она не отличалась обходительностью, когда вытаскивала нас из креокапсул.

       Только сейчас, когда ее волосы расстелились по полу рядом с обмякшими руками, я заметил, насколько они были длинные. Пока я таким образом ее подвозил, волосы Лисьен наэлектризовались о пластик пола и стали тонкими прядями приподниматься в воздух, как ожившие черви. Зрелище было отвратительным и соответствовало тому, как я воспринимал медичку.

       Все станции имели схожую планировку, практичную, выверенную столетиями. Мне не пришлось долго блуждать, прежде чем наткнулся на медицинский блок, который под стать всей станции был нашпигован замысловатыми и болтливыми приборами. Они нараспев предлагали себя, инструктировали и давали советы. Я спорить не стал и доверил покорное туловище медички ее бездушным собратьям.

       Устроив ее на медицинском столе, я пожелал разнообразия в ощущениях, на что вкрадчивый голос заверил меня, что через час-полтора уже смогу ее проведать. Голосу я тоже пожелал что-то продолжительное и не очень медицинское, после чего поспешил убраться по своим делам.

       Меня на станции интересовало только одно помещение, и я был несказанно рад, что оно оказалось в пределах проверенного контура. Затаив дыхание я спустился уровнем ниже.

       Когда твое детство проходит в тесном замкнутом пространстве, а прикосновение воды можно ощутить только в скудных струйках душа, возникает неутолимая жажда, граничащая с одержимостью. И чем больше я читал о морских просторах, чем больше фильмов смотрел о большой воде, тем сильнее становился зуд. Я должен был почувствовать прикосновение океана собственной кожей, я должен был вдохнуть полной грудью морской воздух.

       Спустя годы, преодолев многое и пустившись в самые отчаянные авантюры, я выбрался из родной дыры и обосновался на столичных курортах Империи. Открытое небо давило на меня сильнее, чем потолок моей каморки, а морской прибой заставлял дрожать и подгибать коленки.

       Восемь месяцев к ряду я просто приходил на пляж, чтобы зачарованно смотреть на бесконечную массу воды, которая колыхалась и волновалась от песчаного берега до горизонта. Я не смел подойти и на сто шагов, скованный ужасом, а океан шипел прибоем, бесновался на меня в волнах. Подойди я ближе, он ухватил бы меня, чтобы утащить и утопить в бездонной пучине.

       Я завидовал тем, кто, не осознавая мощь этого величественного монстра, мог купаться в его водах и нырять в глубины. Даже дети безмятежно топтали босыми ногами его отмели. Но не было человека, который бы жаждал больше чем я испытать все это на себе. Как не было и человека, страшившегося водной массы больше чем я. Моя фобия стала проклятием.

       Лишь за неделю до того, как меня настигли жернова правосудия, чтобы запереть на Итере, я решился на купание в закрытом бассейне. Я остро помню тот миг, когда ноги лишились опоры, оторвавшись от дна, и тело оказалось во власти воды…

       Я прыгал с огромных высот, выходил в открытый космос, спускался в глубочайшие пещеры. Но такого ощущения глубины и падения, как в тот миг, когда я лег на воду, мне не доводилось испытывать никогда…