Итамар К.

— У тебя необыкновенные щеки, — сказала она. — Я стала как-то готовить проект «Щеки», провела настоящее исследование, но меня вдруг потянуло к ягодицам. Так у меня всегда — когда я увлекаюсь чем-нибудь новым, то забываю все остальное. В то время широкая закругленная линия главенствовала в моем творчестве. Недавно я прошла через сходный в чем-то период. Ты, наверное, слышал о моей серии «Груди». Кстати, ты ощущаешь близость между словами «ягоды» и «ягодицы»? Увлеченность искусством может подвигнуть на самые разные открытия. Может, я еще вернусь к щекам. Посмотрим. Просто жаль времени, затраченного на подготовку. Я даже успела снять несколько пробных кадров. Если захочешь посмотреть отпечатки, они лежат где-то в моей коллекции, в другой комнате.

— Почему бы и нет, — согласился Итамар.

— В твоем фильме можно будет показать один за другим снимки разных частей тела из моей коллекции, и зритель вообще не поймет, что это не один и тот же орган. Пока ему не объяснят, он не догадается, что они символизируют!

— Мотив единства природы?

— Нет, я имела в виду, что именно они символизируют в теле. Но ты прав и в отношении мотива единства природы. Итамар, я все больше, чем когда-либо, убеждаюсь в том, что только ты можешь снять фильм о моей работе. Но я не знаю, насколько ты знаком с ней. Эта фотография — неудачный пример. На самом деле я очень консервативна в своем подходе к фото. Современная классика — это, пожалуй, лучшее определение для «Норанит».

— А я — то как раз готов к любым экспериментам в съемке, — сказал Итамар. — Меня ничто не ограничивает. Напротив, мне нравится забавляться всевозможными вариациями.

— Я люблю ясность, — сказала Нурит, — чистый снимок без лишних деталей. Нужно, чтобы камера сосредоточилась на самом объекте. Знаешь, пожалуй, если ты согласишься сделать фильм обо мне, я отложу свой следующий проект. Подожду, пока ты не закончишь свою картину про этого певца. Тогда ты сможешь заснять мою новую работу с самого начала и до конца.

— Сейчас мне трудно сказать, — попытался Итамар увильнуть от прямого ответа. — Даже если я решу сделать этот фильм, пока непонятно, сколько времени я смогу посвятить ему. Если ваш новый проект будет продолжительным, то придется… То есть я хочу сказать, что все возможные вариации могут занять много времени. Если, к примеру, речь идет о ногтях…

— Интересно, что ты сказал о ногтях, потому что мой следующий проект будет… — Нурит остановилась на мгновенье и обронила: — Да, руки.

— Но мне казалось, что вы против…

— Я знаю, что тебе казалось, что всем кажется. Они ошибаются! Сколько раз я уже объясняла! Не то чтобы я принципиально возражала против рук и глаз, просто пришло время сделать акцент на других частях человеческого тела. Неужели это трудно понять? Неужели такова судьба каждого художника, идущего неизведанным путем? — Нурит тяжело оперлась о стену. Маленькая слеза появилась в уголке ее глаза. Она поспешила смахнуть ее черным шелком рукава. — Но речь идет не просто о руках, — продолжала она, оправившись. — Не о безымянных руках… Речь идет… — Нурит от волнения остановилась. — Пойми, я даже не знаю, согласится ли он. Я еще не обращалась к нему. Речь идет о руках… я предпочитаю не произносить его полное имя, имя их вождя, известного также под военным именем Абу… — забыла его военное имя, но оно у него есть, нечто вроде подпольной клички.

— Вы имеете в виду…

— Да, именно. Он, и никто другой. Представь себе: выставка его рук! Ты знаешь, какой резонанс это вызовет во всем мире? И подумай, тебе выпадет честь запечатлеть весь этот процесс. Быть там — в Газе, Иерихоне, Наблусе, в других частях их страны. Моя мечта — снять его руки, когда он наконец будет в Иерусалиме, их столице, когда он прикоснется к камням святой мечети на Храмовой горе, когда он осуществит все, ради чего сражался столько лет. Руки бойца, обагренные кровью, — руки, протянутые к миру там, в Вашингтоне. Что может быть выразительней! Ну, что скажешь?

— Я не знаю, то ли это…

— Забудь обо всем, что ты слышал по поводу моей нелюбви к рукам. Забудь! Ты думаешь, это повлияет на уровень моей работы? С чего бы? Должна признаться, что сначала я хотела сосредоточиться на его губах. Тем более что этим я еще не занималась. Но мне не хватало символики. Считаешь, что я не справлюсь? Сейчас увидишь. Представь себе, что ты — это он, что ты шагаешь по улицам Газы, а я тебя снимаю.

— И тогда …

— Ну — иди же.

— Здесь?

— Разумеется, здесь! По павильону, по коридору, по всей студии.

У Итамара не осталось выхода. Он ходил по павильону, по коридору, вошел в другую, меньшую, комнату, которая была заставлена ящиками и софитами, зашел в лабораторию — передвигаться там, в темноте и тесноте, было трудно, и ему пришлось пробираться маленькими шажками. В конце концов он дошел до входной двери, там развернулся и пошел обратно. Нурит везде сопровождала его со своей камерой. Иногда она забегала вперед, иногда заходила сзади, иногда почти ложилась на пол, выставляя камеру перед собой.