Исцеляющая любовь

— Доброе утро, — сказала она. — Я сестра Джейн Херридж. А вы, должно быть, доктор Ливингстон?

— Доктор Ливингстон? — с восторгом выдохнул негр. — А я, стало быть, Генри Стенли.

— А теперь, мистер Джонсон, ступайте и займитесь своими фантазиями, а нам с доктором нужно переговорить. Я уверена, он скоро опять вас навестит.

Сестра увела Барни, по дороге заверяя его, что многогранный бред Джонсона носит абсолютно безобидный характер.

— Вообще-то он не здешний. Он из отделения неотложной госпитализации. Но любит изображать из себя добровольного санитара. У нас очень не хватает людей. А он такой общительный, так хорошо понимает других…

«Наверное, благодаря тому, что он сам — во стольких лицах», — мелькнуло у Барни. Он оглянулся назад, на огромную фигуру мистера Джонсона, который сделал прощальный жест.

— «Прощай покой! Прощай душевный мир!»

— Это Шекспир, — пояснил Барни сестре. — Но из какой пьесы, хоть убейте, не помню.

Негр издалека крикнул:

— «Отелло», третий акт, сцена три, строка триста пятьдесят один!

Через минуту они уже были в своем «укрытии», за звукоизолирующей стеклянной перегородкой сестринского поста, и пили кофе из бумажных стаканчиков с пластмассовыми подстаканниками.

— Он просто гений! — восхитился Барни.

Сестра отозвалась:

— Доктор, мне думается, что самое печальное в этом отделении то, что там заперты одни непризнанные таланты. Заперты — не в смысле сидят под замком. Заперты у каждого глубоко внутри. И с этим ничего нельзя поделать.

Она провела его по «объектам». Окна, напоминающие о тюрьме, были ему уже не в новинку. Палаты с мягкими стенами — тоже. (Он не мог заставить себя называть их камерами, хотя сходство было налицо.) Зато Барни поразили спальни. Спальные помещения походили на бараки в летнем лагере, только там, где скауты спят впятером или вшестером, размещалось…

— Сколько здесь человек, сестра?

— Шестьдесят, — ответила та. — Рассчитано было на сорок, но вы знаете, какие у нас проблемы…

«Нет, не знаю! — мысленно возмутился Барни. — Что у нас, эпидемия психических заболеваний?»

— Как вы их лечите? — спросил он.

— Видите ли, доктор, в прямом смысле мы их не лечим. Кое-как режим соблюдаем… Вы же понимаете, что значит поднять шестьдесят человек, построить их, отправить на завтрак…

— Построить?

— Ну, я неточно выразилась. Мы стараемся, конечно, чтобы они шли в столовую парами. Так с ними легче управляться.

— Как в Ноев ковчег… — рассеянно бросил Барни. И спросил: — А что потом?

— Для тех, кто еще может как-то общаться, у нас предусмотрены занятия рисованием и рукоделием. Время от времени с ними даже проводят уроки танцев. Но большинство просто стоит и занимается… ну да вы сами видели, чем они занимаются. И так — до следующей кормежки. Потом им дают лекарства — и все.

— И все?

На лице медсестры появилось нетерпеливое выражение.

— Доктор Ливингстон, их шестьдесят, а нас — восемь. Включая мистера Джонсона. Приходится давать им успокоительное, иначе тут будет полный хаос.

Барни кивнул:

— Если это вас не слишком затруднит, я бы хотел посмотреть некоторые истории болезни.

— Разумеется, — ответила сестра и повела его назад, к себе в кабинет.

Черт побери! Даже беглого взгляда на карты больных Барни хватило, чтобы прийти в ужас от того количества препаратов, которое здесь давали пациентам.

— Боже мой! — сказал он старшей сестре. — От ваших дозировок даже супермен впадет в спячку.

— Я удивляюсь, что вам не жалко времени на эти карты, доктор.

— Так это же моя работа! — удивился Барни.

— Если вы возьметесь прочесть от корки до корки историю болезни хотя бы одного нашего пациента, можете считать, что и ординатура ваша уже прошла. Большинство лежит здесь, сколько я себя помню. Миссис Ридли скоро отметит двадцатипятилетие своего лечения, только она этого не поймет.

А Барни подумал: «А что, если они сюда поступили в гораздо менее плачевном состоянии, чем стали?»

— Миссис Херридж, скажите, пожалуйста, а отсюда кто-нибудь выходил?

— Не в том смысле, который вы в это вкладываете, доктор. Они же преимущественно уже немолодые люди и…

— …выходят отсюда уже в гробу, хотите сказать?

Ему показалось, что на ее лице появилась улыбка, но она с нетерпением взглянула на часы:

— Прошу меня извинить, доктор, мне надо проверить, все ли у нас в порядке.

— Я, пожалуй, тоже пойду. Завтра приду с утра и примусь за дело.

Но он сказал не всю правду: он был искренне напуган перспективой остаться наедине с этими ходячими призраками, а потому последовал за сестрой.

В самом конце гигантского коридора до него донесся ноющий звук. Слов не было, но сам голос был похож на мольбу.

Барни остановился и медленно повернулся влево. Там стоял довольно молодой человек — по крайней мере, на фоне остальных развалин он таким казался.

Он стоял без движения, издавая прерывистые стоны и непрерывно глядя перед собой.

Они встретились взглядами. И на какой-то миг лицо показалось Барни знакомым.

Кто это такой? Не встречались ли они прежде — в том мире?

Он остановился в замешательстве, а миссис Херридж спокойно сказала: