Исцели меня

Прикрываю дверь как можно тише и на автомате возвращаюсь обратно, ровно в тот момент, когда Бестужев входит в комнату. Ну как же так? Ведь все было нормально, я даже забыла о вскормленной за два года ненависти. Вот на кой черт я услышала это его «солнышко»?!

— Ну что бросаем?

— Бросаем, — желательно тебе в голову. — Если тебе еще не пора.

— Нет. Я дождусь прихода Вари.

Очень хотелось закидать его дротиками. На языке так и крутился самый главный вопрос: зачем ему я? Ну вот зачем, когда есть «солнышко»? Ничего не понимаю.

Как-то хватило ума и выдержки попрощаться с Бестужевым тихо и мирно. Возращение Вари я не оценила. Просто потому что все в миг стало раздражать.

— Сонь, ты чего такая хмурая?

— Обычная. Не вздумай ничего поднимать. Отдыхай.

— Сонь?

— Отдыхай, — жестко повторяю я и со всей силы бросаю дротик в мишень.

И впервые за сегодняшний день я попадаю почти в самую середину. А все потому что представила в виде мишени нужное лицо. Сам завещал себя представлять, ну вот и получай, гад.

Глава 37

— Если ты сейчас не поешь, я клянусь, что расскажу Бестужеву, как ты на самом деле проводишь все время, это, во-первых. Во-вторых, пожалуйста, возьми трубку, когда он позвонит тебе в следующий раз. Я тебя очень прошу. Умоляю. Он сказал, что перезвонит после обеда. Не ответишь — он ведь приедет, Соня.

— Не приедет, папа сказал, что он зашивается на работе, — хрипло произношу я.

— Плохо ты его знаешь. Неужели так сложно просто поднять трубку и сказать дежурную фразу? — натягиваю покрывало на голову, чтобы хоть как-то заглушить громкий Варин голос. — Соня! — тут же одергивает его обратно.

— Отстань от меня, по-хорошему прошу.

— Ну, пожалуйста. Он же меня уволит за то, что я не выполняю свои обязанности и тупо не могу заставить тебя даже взять трубку, не говоря уже о таких вещах как еда и занятия!

Занятия… Да какие к черту занятия? Чувствую, как рядом проседает матрас от того, что Варя садится ко мне на кровать. Хочется от всего выть. Громко и истошно. Правда, и это не могу. Голова иначе треснет.

— Если ты хочешь, чтобы я ушла, то так и скажи, я прямо сейчас уйду сама из этого дома. Мне надоело разрываться между вами двумя. Надоело слушать его причитания и врать по твоим же просьбам, что у тебя все нормально. Это ненормально, Соня. И твоя апатия мне просто осточертела. Я уже не знаю, что мне делать, — в этом я с тобой солидарна. Я уже давно не знаю, что делать. — Да посмотри же ты на себя со стороны. Ведь еще недавно у тебя был боевой дух, а сейчас что? — проводит рукой по волосам и, кажется, на какие-то секунды мне становится легче. Даже приятно. Правда, длится это до тех пор, пока в висок не ударяет очередной импульс. — Ну скажи, что не так?

— Все так.

— Может быть что-то болит? Ноги? Я читала, что возращение чувствительности болезненно.

— Ничего не болит.

— Все, Соня, — шумно выдыхает. — Я сдаюсь. Я больше не буду врать Бестужеву, что у тебя просто нет настроения разговаривать. Скажу ему все как есть. Надоело.

— А ты не врешь. У меня действительно нет настроения и желания с ним разговаривать.

— Мне тебя привязать и вливать еду через зонд?

— Я не хочу есть. И мне плевать, как это выглядит и кому что надоело.

— А что ты хочешь?! Сколько уже можно жалеть себя?

Вот сейчас я четко понимаю, что больше не могу. Хочу просто заснуть и больше не проснуться. Наступил такой момент, когда я четко поняла, что все. Это точно рак. Раньше промежутки между приступами головной боли были больше. По три дня точно. Сейчас отходняк — один день, во время которого я чувствую дикое облегчение, но и колоссальное чувство опустошения. Я не успеваю перестроиться. И не получается набраться энергии. Меня сжирает собственная голова. Я даже не могу есть конфеты. Просто не хочу. Дошло до того, что я во всех красках представляю, как опухоль разъедает участки моего мозга. Я четко вижу эту картинку. Медленно, но каждый участок мозга в черных точках. И если еще недавно я радовалась, что у меня не парализовало руку и это всего лишь эффект от сдавления, то сейчас, лежа ночью исключительно на спине и контролируя каждое свое движение, я понимаю, что с моей левой рукой что-то определенно не так. Запястье горит, ноет и чувство как будто я его не ощущаю. Я даже не могу объяснить, что это такое. Хотя по сравнению с головой — это полная ерунда. Но страшно. Жуть как страшно, что вот-вот не смогу ею двигать.

— Соня, — вновь Варин голос врывается в мое сознание. Пытаюсь вспомнить, о чем она вообще меня спрашивала. Что я хочу… точно. А что я хочу?

— Хочу, чтобы у всех все было хорошо. И я не жалею себя.

— А что ты делаешь почти две недели безвылазно в кровати? Ну зачем ты себя гробишь? — открываю глаза, когда понимаю, что последнюю фразу Варя говорит уже совсем не громко, но с типичной интонацией плачущего человека.

— Зачем ты плачешь?

— Жалко мне тебя, дурочку такую.

— Жалеть будешь, когда я умру.

— Ну может хватит?!