ИСЦЕЛЕНИЕ ОГНЕМ

Несколько секунд стремительного подъема - и я уже стою в кабине пилотов, расположенной примерно на высоте третьего этажа от земли. Удивительным тут было все. В передней части длинного и узкого полутемного помещения стояли два больших кресла, в которых сидели пилоты, скрытые от моего взгляда высокими спинками, за ними располагалось два ряда кресел поменьше, предназначенных для таких случайных попутчиков или пассажиров. А прямо перед пилотами находился ярко сияющий дневным светом полусферический стеклянный пузырь¹, открывающий вид вперед, в стороны, вверх и вниз. Только, к моему удивлению, земли под нами было уже почти не видать. Она лежала где-то далеко внизу, подернутая синеватой дымкой, а впереди было только стремительно темнеющее небо. Окажись на моем месте летчик - он, наверное, кричал бы уже от восторга... Только я к этому великолепному зрелищу остался равнодушен, почти. Мы, подводники, никогда не видим окружающей нас подводной среды, и ориентируемся в ней отчасти на слух, отчасти наощупь³⁴, и видим то, что творится на поверхности только через узкую трубу перископа.

Примечание авторов:

- Здесь разговоры разговаривать гораздо удобнее, чем в грузовом трюме, - сказал товарищ Серегин. - До места лететь нам не меньше трех часов⁵, так что, товарищ Котельников, давайте присядем в кресла, как цивилизованные люди, и вы можете задавать мне вопросы, а я буду на них честно отвечать, просто потому, что по-иному не умею. Как говорил Суворов, каждый солдат должен знать свой маневр, и ваш случай не исключение.

Я огляделся по сторонам и подумал, что в таком интерьере любой, даже самый фантастический ответ покажется правдивым, тем более что небо перед нами приобрело уже темно-фиолетовый оттенок, а Земля внизу выгнулась чашей.

- Э-э-э, товарищ Серегин, - сказал я, усаживаясь в довольно мягкое кресло, - кроме того, что я сейчас вижу прямо перед собой, я не знаю о вас ничего. Товарищ Сталин спросил меня, согласен ли я выполнить задание партии и правительства без его предварительного разглашения, и когда я согласился, направил меня к вам, назвав котом в мешке. В первую очередь, мне хотелось бы знать, как вы, советский командир, могли согласиться стать главнокомандующим объединенных вооруженных сил какого-то там княжества Великой Артании и Галактической Империи? И вообще, как в далеком послезавтра человечества вообще могли сохраниться империи, ведь всем известно, что это настолько отсталый политический строй, что при нем невозможен ни социальный, ни технический прогресс?

- Не всегда то, что известно всем, является истиной, - загадочно улыбаясь, ответил он. - Так, например, главная на данный момент должность товарища Сталина «Верховный Главнокомандующий» на латыни называется коротко и просто «Император», так что вы тоже живете в Империи, даже если напрямую она так не называется. Если копнуть историю, то параллели становятся даже более полными. Древнеримских императоров полномочиями наделял Сенат Римской Республики, а товарищ Сталин был назначен Верховным главнокомандующим совместным решением Президиума Верховного Совета, Совета Народных Комиссаров и ЦК ВКП(б). Так что империя империи бывает рознь, самое главное, чтобы высшее должностное лицо в государстве стояло бы над всеми партиями, классами и стратами, соблюдая интересы народа в целом, на что был категорически не способен последний царь из рода Романовых.

- Но товарищ Сталин никак не может стоять над всеми партиями, потому что партия у нас только одна, большевистская, и он - ее Генеральный секретарь, - возразил я.

Товарищ Серегин вздохнул и ответил:

- Партия власти, особенно в том случае, когда она единственная партия в стране, втягивает в себя людей самых разных убеждений. Впоследствии эти люди образуют фракции, и начинается то, что называется межфракционной борьбой за влияние на генеральную линию. Задача товарища Сталина - стоять над этим внутрипартийным клокотанием и своевременно осаживать самых догматичных, торопливых и оппозиционно настроенных. Иногда этот процесс вырывается из-под спуда, и тогда начинаются кампании чисток партийных рядов от всякого рода перерожденцев, классовых врагов, оппозиционеров и затесавшихся проходимцев-карьеристов, ибо в противном случае будет большая беда. Знакомая картина, товарищ Котельников?

- Да, товарищ Серегин, знакомая, - подтвердил я и тут же спросил: - А что, без этой межфракционной борьбы, будь она неладна, никак нельзя?