Исцеление

Рак и Танцор быстро собрали оружие у трясущихся от страха авторитетов, поглядывающих на валявшиеся трупы. Страх сковывал их все больше и больше, заползая в каждую клеточку и превращая тела в аморфную массу, готовую ползать и унижаться, но что бы потом, в удобном случае, отыграться с лихвой. Наглые, циничные и жестокие, когда превосходство было на их стороне, в противоположной ситуации они раскисали, становились жалкими, трусливыми и покорными, готовыми просить о пощаде сквозь размазанные по щекам слезы. Таково большинство бандитов, причиняющих боль, но не способных самим переносить ее.

Бром побелел, как мел, и сидел с трясущимися от страха руками, не пытаясь спрятать их, и бурчал себе что-то под нос, видимо вернулась к нему старая привычка в искаженном варианте испуга.

— Что, гад, доигрался, — Александр подошел и резко ударил Брома в челюсть, кроша протезы и естественные гнилые зубы. — Я тебе всегда говорил, сучара, что самое главное — это своевременная информация.

В голове каждого авторитета, не смотря на страх, прочно осела мысль: «Кто-то сдал». Этого и добивался Александр, пусть потом боятся друг друга, не доверяют и выясняют отношения. Вместе им уже не быть, не сговориться.

— Всех людей этих мерзавцев, — Граф указал на убитых, — я положил: кто-то уже кипятится в аду, а кто-то еще стоит на пути туда, мечтая побыстрее уйти из жизни.

Авторитеты прикинули ситуацию на себя, они бы не оставили никого в живых, особенно Михаил, любитель жестоких расправ и изощренных пыток, руки которого обагрены кровью по локоть. Он побеждал наглостью и жестокостью, числом, а не уменьем, действуя с кровавой шаблонностью. Через него проходили почти все заказные убийства в городе, милиция знала о нем, но ничего не могла предъявить реального — свидетелей не оставляли живыми.

Сейчас, не сомневаясь в словах Графа, они пытались предугадать свою участь, тряслись от страха, особенно Бром, который понял, что может рассчитывать лишь на скорую смерть.

— Как ты хотел со мной разделаться, паскуда? — спросил Брома Николай и, не дожидаясь ответа, приказал: — Отстрелите пока ему руку, ребята.

Рак вскинул автомат.

— Нет, не здесь, зачем кресло портить, — остановил он Рака, — пусть пачкает своей черной кровью пол.

Танцор схватил Брома за шиворот, выкидывая из кресла, и гримаса брезгливости перекосила его рот.

— Он все равно его спортил — обоссался, собака.

Рак снова вскинул автомат и опять Николай остановил его.

— Хочешь жить? — презрительно спросил он.

— Да, да, да, — заскулил Бром от появившейся внезапно надежды, — жить, хочу жить.

— Тогда доставай большой конверт, бумагу и ручку, пиши: уважаемый господин Дробинский, мои подручные авторитеты — Вано и Олег — три месяца назад изнасиловали вашу дочь. Сами они уже не могут просить у вас и вашей дочери прощения, извиняюсь за них я — их «крестный отец» и посылаю вам их отрезанные члены. Подпишись. Подписал? Тогда бери нож, отрезай и упаковывай в конверт.

Александр, с презрением глядя, как Бром ловко управляется с поручением, тихонько спросил Николая о Дробинском и, получив ответ, сплюнул в сторону Брома. Бром знал, поэтому не спрашивал, когда писал письмо, это он посоветовал запугать убитого горем отца еще и изнасилованием младшей дочери и тот не заявил в милицию.

Бром заклеил окровавленный конверт и с надеждой посмотрел на Михайлова.

— Помнишь Левитского Сергея? — спросил Николай.

Бром снова затрясся от страха.

— Я вижу, помнишь, паскуда. Это ты, вымогая у него деньги, приказал привязать к его яйцам кирпич. Потом два, три, четыре, но у него не было необходимой суммы, и ты дернул, отрывая ему мошонку. Помнишь, гнида, как ты наслаждался тогда своим могуществом? А когда он заявил в милицию — у тебя нашлось железное алиби, тебя, якобы, видели человек 10 в совершенно другом месте. Бери ручку, пиши: уважаемый господин Левитский, лично приношу свои извинения за оторванные мною ваши яйца, за подстроенное алиби. Словами не искупить вины, поэтому посылаю вам свои… Поставь многоточие и подпишись. Так, теперь бери нож и режь.

— Нет, не-е-е-е-т, — дико завизжал Бром и осел в уже загаженное кресло.

Михайлов подошел ближе.

— Сволочь, сам сдох, собака, — презрительно бросил он. — Но последнюю волю умершего необходимо исполнить, видит Бог — он раскаялся и хотел отправить потерпевшему свои собственные яйца. Михаил, — Николай посмотрел на него.

— Нет, я не могу, я не умею, я…

Он озирался по сторонам, словно ища кого-то, кто бы сделал за него эту работу.

— Мишенька, — ласково обратился к нему Александр, от такого обращения у того забегали мурашки по коже, — ты же знаешь, что мы два раза не предлагаем…

Михаил, наконец, осознал, что если не исполнит — его убьют. Он взял ножик и выполнил поручение, положил все в конверт, вытер руки о рубашку Брома и вернулся на место.

Александр ногой оттолкнул кресло с Бромом в сторону, взял другое и сел во главе стола, грозно глянув на притихших авторитетов. Ему еще не приходилось решать судьбу людей таким образом, когда рядом находились не остывшие тела трех их бывших соратников.