Исцеление

На следующий день Никифоров из автомата позвонил в клинику и попытался записаться на прием, как больной раком. Он просил принять его через месяц, но получил ответ, что записи на этот период нет, отказался от предложенного ему «окна» через неделю, сославшись, что не успеет собрать необходимую сумму денег, и повесил трубку, предотвращая возможные вопросы и предложения.

Он вернулся в управление и собрался вплотную заняться висевшим на нем заявлении, пока устно набрасывая необходимые мероприятия. Его вызвал начальник УБЭП.

— Насколько достоверна эта информация? — спросил полковник, поглядывая на лежащий на столе секретный рапорт Никифорова.

— Пока не знаю, товарищ полковник, это свежая информация и я еще не проверял ее, источник новенький, не могу за него поручиться, — ответил он, заготавливая себе возможность «заднего хода». — Но, судя по данным, это вполне может быть, предварительно я хотел с вами посоветоваться.

— Ну-у…

— Может, стоит провести негласную проверку: установить количество принимаемых больных, взять расценки и установить примерную сумму дохода. С налоговой инспекции затребовать данные и сравнить их. Если возникнут большие расхождения — можно спокойно отправлять к нему КРУшников.

— Ты хоть понимаешь, к кому КРУшников направлять собрался, — занервничал полковник.

Никифоров прекрасно понимал волнение шефа и незаметно ехидно улыбнулся, глядя на регистрационный номер рапорта. Он не собирался сдаваться…

— Я понимаю, товарищ полковник, никто к нему КРУшников и не направляет, проверить сначала необходимо. Количество больных и расценки известны, можно высчитать его доход с большой степенью вероятности и сравнить с данными налоговой инспекции. Отсюда и плясать в дальнейшем. Если не подтвердится информация — спишите рапорт в дело.

— Хотя бы устно предварительно доложил, — как-то обреченно бросил полковник.

Никифоров еще раз ухмыльнулся, прикрывая рот рукой.

— Но вы же сами требуете…

— Ладно, иди. Готовь запрос в налоговую, я подумаю, — оборвал его зло полковник.

Никифоров вышел, злорадствуя внутренне. «К генералу побежит докладывать, самостоятельно поссать не может, — зная о нерешительности шефа, думал он. — Небось, о губернаторе и то бы меньше волновался, — рассуждал про себя Никифоров, — ни хрена, деваться ему некуда, подпишет запрос в налоговую, а это, по сути, официальное разрешение на проверку, которой он всегда сможет прикрыться». Он вернулся в кабинет и занялся заявлением.

Но на этот раз Никифоров ошибся. Информация, естественно, взволновала полковника, и он не решился доложить о ней даже генералу. Последствия могли быть нежелательными для него, и он вечером поехал домой к своему приятелю — начальнику налоговой инспекции, рассказал щекотливую ситуацию.

Долго они сидели за бутылочкой коньяка, обсуждая эту и другие проблемы, поздно вечером уехал полковник домой с чувством, что не все сказал ему оперок, не все поведал.

Михайлов никогда не делал бесплатных операций, действительно некоторые больные платили по 10 тысяч за операцию, но не все. Участники ВОВ и дети оплачивали рубль, «афганцы» и «чеченцы» два, пенсионеры, малоимущие, безработные платили три рубля за самые сложные операции. Третий год работал Михайлов, и недавно была у него плановая проверка, которая и сняла сразу все возможные подозрения.

Злился на Никифорова полковник, чуть не поставил он его в неловкое положение. Но, слава Богу, все обошлось благополучно. «Зачем ему потребовался Михайлов, что он хотел выяснить?» — никак не мог понять полковник Никифорова. Утром он написал резолюцию на рапорте: «Информация не подтвердилась, в дело, — и, подумав, дописал: «Тов. Никифоров, обратите внимание на качество получаемой информации».