Истребление персиян

Это был хороший день, один из многих хороших дней – и в этом году[4] какой-то иной стала их хорошесть. Пойти в кино, казалось бы, эка невидаль – а ведь когда летом открыли кинотеатры и так всё сложилось, что сразу попали в руки билеты в самый большой зал “Октября”, – какое это было чудо, всё равно как на каникулах сбежать из дома на что-то захватывающе-американское, про инопланетян. А когда открыли музеи! Или вот, в какой-то момент оказалось можно ездить в гости – не то чтобы раньше было нельзя, просто стало не страшно; и было такое чувство, как будто, не знаю, все вернулись из эвакуации. А потом вдруг случилось очутиться на пляже в Комарово – и ей-богу, не помню уже, когда так хорошо было на море. И еще зимой, до всего, была прогулка по лесу в сумерках, и где-то вдали дорогу перебежали лоси – и потом целый год можно было вспоминать, что вот, бывает лес, а в нем лоси. И каждая добрая новость в мессенджере – “сняли с ИВЛ”, “уже отвезли в ковидное, а тест оказался отрицательный”, “переболели, но легко” – это был праздник. Много хорошего, правда.

Наверное, для журналистов, которые то и дело отправляются на ближние и дальние войны, или для контрактника из условного “ЧВК Вагнера” эта картина выглядит иначе – но изнутри многолетнего столичного благополучия кажется, что вся история этого года была своего рода знаком, то ли отрезвляющим напоминанием, то ли репетицией чего-то большего: нескольким поколениям, не видевшим войны, вдруг дали пережить ее в самой щадящей лайтовой версии. Нестрашные лишения, комфортные ограничения, безболезненные страдания. Были и потери – но жизнь вообще не обходится без потерь. Многое изменило масштаб – совершенно изжил себя, например, жанр бытовой фейсбучной истерики: ну, знаете, “курьер опаздывает уже на двадцать минут, горите в аду”. Или переживания по поводу слишком напряженного графика перелетов. Хотя нет, о чем я, ничего не изменилось – и переживания, и поводы для них остались всё те же. Наверное, когда случается настоящая революция или, не дай бог, война, людям долго еще кажется, что это временные неудобства вроде карантина, и все трагические подробности (процент выживаемости на ИВЛ, график работы в красной зоне, подсчеты летальности), на фоне которых как-то неловко переживать об опаздывающем курьере, – это то, что бывает с другими.

Наверное, на этом месте я перестану говорить от лица воображаемых “всех” и скажу только за себя. Когда жизнь превратилась в цепочку потерь – возможных или случившихся, мелких или непоправимых, – что-то все-таки изменилось. Мне совершенно неинтересно стало играть в традиционную столичную игру, участники которой учат своих нерадивых собеседников, как высказываться по какому поводу, с кем дружить и в каких компаниях появляться, через какие диоптрии на мир смотреть. Не потому, что “всё дозволено”, – а потому, что конечным результатом этой игры неизменно становится исключение оказавшихся “по ту сторону” из числа тех, с кем можно разговаривать, кого нужно слышать, если не из числа людей вообще. И вот этим выписыванием из списка людей совершенно расхотелось заниматься – пандемия, спецслужбы, какая-нибудь, не дай бог, очередная война прекрасно справляются с этим без нас. Я больше стал ценить людей, с которыми могу быть не согласен – но в которых есть мысль и масштаб. Наверняка Эдуард Лимонов или Константин Крылов, с которыми я мало был знаком, если бы и вспомнили в жизни обо мне, то не самым добрым словом, – но когда они уходят, на их месте остается тоскливое зияние. А самодовольный хам, повторяющий заезженные штампы, сам по себе тоскливое зияние – неважно, за Навального он или за Донбасс. И еще более до́роги стали люди, которые умеют не строить новые границы по каждому актуальному поводу, а самим своим присутствием делать их (и границы, и поводы) несущественными и малозначительными и заставлять время двигаться иначе, поверх и помимо сегодняшней суеты, и радоваться не правильному мнению – а точно найденному новому слову, или неожиданно выстроившейся связи, или вообще чему-то смешному, умному и доброму – такому редкому на фоне бездны, пожирающей всё и всех, ставшей в этом году ощутимо ближе. И даже если эти люди уже не здесь – можно всю жизнь чувствовать их присутствие, вспоминать, что они были. Как лес и лоси.