Истребители

Как гром среди ясного неба, поразила меня расчетливая ложь боготворимой мною женщины. Человек, понятный мне и близкий, вдруг представился совсем другим, чужим и далеким. Ее веселость и шутливость обернулись ветренностью, легкомыслием, красота показалась холодной, милая женственность — нарочитым кокетством. Минуты близости с нею возбудили кровь, но сердечного тепла в ласках, упоения и гордости душевной чистотой — того, что роднит людей, создавая атмосферу близости, глубочайшего доверия, — не было…

Сердце мое враз охладело, и я с болью почувствовал, что уже никакая сила не поможет Лиде вдохнуть в него прежний огонь. Семейного счастья, основанного на вере друг в друга, быть у нас не могло, а жалость и сострадание — не источники любви! Нет, они не могут вдохновлять человека, возбуждать в нем радость, напротив — омрачают, губят душу, как мрак — цветы…

Должно быть, слепое, чувственное влечение предшествует настоящему прозрению души и тела, как бы предвосхищает его… Я задумался об этом, когда вскоре после разрыва с Лидой поехал в отпуск на родину и снова встретил Валю. В ней я нашел все, что лишь грезилось мне, когда я думал о Лиде…

И вот наша неожиданная встреча…

Тень лип и берез не доходила до веранды, обрываясь у самых моих ног. Солнце палило нещадно. Прищурившись от яркого света, я поглядывал на тенистые аллейки. Один вид нежно-зеленых деревьев, одна возможность дышать этим свежим воздухом, напоенным запахом цветущей липы, трогала меня до глубины души. Солнце, так долго мне не светившее, пригревало грудь, плечи, лицо, и я чувствовал, что становлюсь бодрее и сильнее с каждой минутой…

Поражаясь темному могуществу силы, которая влечет меня к Лиде, я возвратился в палату. Передо мной стояла она. Улыбающаяся, приветливая, нежная…

— Извини, задержалась со своими больными, — сказала Лида. — Хотела прибежать сразу, как только твои соседи ушли на обед. Ведь сегодня исполнилось ровно четыре года, как мы с тобой познакомились! — Она приблизилась вплотную, лукаво заглядывая в лицо. — Ты что, не рад?..

Воспоминания, рисовавшие наши первые встречи, с новой силой нахлынули на меня. Я положил руки на ее покатые плечи:

— И чертенок же ты, Лидка!..

Ее глаза на какое-то мгновение закрылись, рот слабо разомкнулся.

— Не надо… — произнесла она с томной задумчивостью. — Могут прийти! — И оглянулась, проверяя, плотно ли прикрыта дверь в палату. — Скорее поправляйся и приходи в гости… Мне хочется с тобой поговорить в домашней обстановке.

— Но у тебя же муж? — с чисто мужским эгоизмом вырвалось у меня, и я почувствовал от этих слов угрызение совести.

— Я ему все рассказала о своем прошлом… И он счастлив со мной, — ответила она серьезно.

В ее взгляде не было никакого кокетства и игривости Мне стало понятно, что это не та Лида, легкомысленная, неуравновешенная, какой я ее знал раньше, а другая, вдумчивая и, пожалуй, даже немного строгая. Наш разрыв встал на миг передо мной укором.

— Он прекрасный человек… — продолжала Лида. — Но старая любовь не забывается, — и она, не дав мне больше ничего сказать, выскользнула из палаты.

Я стоял растерянный. Всегда приятно сознавать, что тебя любят. А ты?.. Да, действительно, первая любовь не забывается. Но мы оба уже не те — у нас свои семьи.

Вспомнил жену. Она передо мной встала, словно наяву, чистая, милая, требовательная, бесконечно близкая… «Иди, дорогой. Долг выше всего на свете». Ее прощальные слова звучали сейчас в памяти не только благословением солдату, но и напутствием другу и мужу. Ее умные, любящие и доверчивые глаза смотрели на меня издалека, без всякого укора, как бы говоря: «Я далеко, но сердце твое со мной, и я верю, ты никогда не поступишь против совести…»

Но она была далеко, и видение исчезло. А близость Лиды осталась… Материнская забота, проявленная ею, когда я лежал беспомощный, как ребенок, ее умелые руки, нежно делающие перевязки, кровь, которую она отдала мне, — все это возбуждало к ней новые чувства — другие, более значительные, чем те, которые некогда вызывала во мне хорошенькая женщина.

Жизнь, жизнь, как ты сложна порой, как противоречива!

От непривычной, расслабляющей раздвоенности и угрызений совести, от того, что утратилась ясность взгляда и я не мог понять своих чувств к Лиде, мне стало тяжело. Нет, отношения между мужчиной и женщиной не так просты, чтоб их можно было рассудить одним холодным разумом… Не способна ли разлука затенять и настоящую любовь, в то время как сама жизнь порождает новую?.. Но можно ли охладеть к любимой?.. Вошел Кирилл и прервал мои терзания:

— Что, Лида заходила?

— Заходила.

— Ну и как?

— Пятьсот!

— Что значит — «пятьсот»?

— А что — «ну как»?

— Да не хочет она, понимаешь, со мной после госпиталя встретиться. А уж очень баба-то хороша! Попытал бы счастье, может, клюнет…

Я оборвал его. Кирилл так же редко замечал за собой цинизм, как фамильярность и грубость.

— У тебя жена, а у нее муж!

— Она на двадцать лет моложе своего мужа! — продолжал он невозмутимо.

— Откуда тебе известны такие подробности?