Истребитель

— Это откуда ж ты? — спросил спаситель, которого Поля наконец рассмотрела. Под пятьдесят, лицо обветрено, скуласто, глаза лукавы. Это лицо, густо заросшее курчавой бородой, знало лучшие времена и как бы громко об этом говорило, было в нем благородство черт и след явного европейского происхождения.

— Я летчица, с самолета.

— Красная летчица?

- Сталинская, - уточнила она, не чуя опасности.

— Пристрелил бы тебя, — равнодушно произнес он, — но не для того же спасал? Как тебя занесло в тайгу, сталинская ты эдакая летчица?

— С самолета прыгнула, - простодушно объяснила Поля. — Там конструкция такая, что при посадке кабину штурмана могло заклинить, так я прыгнула, а девочки пошли на вынужденную, сели где-то здесь, иду к ним.

— Чего ж вы сюда полетели? — недоверчиво спросил скуластый.

— Рекорд ставили. От Москвы до Комсомольска.

— Какого такого Комсомольска?

Скуластый, видимо, понятия не имел об этом молодом городе, будущей столице Приморья.

— Город такой, неужели не слыхал?

— Велика Россия, всего не упомнишь, — загадочно сказал он.

— А ты что тут делаешь?

— Так, — ответил скуластый, помолчав. — Постреливаем.

— Охотник, значит?

— Можно и так сказать. Ну, пошли, обсохнешь.

Избушка, в которую он ее привел, была не такая крепкая, как старообрядческая, но с печкой, сложенной из камней, и мешками всяких припасов по стенам. Хорошая охотничья изба, в какой и перезимовать не страшно. Поля подумала, что охотник, должно быть, сейчас ее изнасилует, когда она станет переодеваться, но он не проявлял к ней никакого мужского интереса и деликатно вышел, когда она переодевалась в меховую куртку. Белье разложила на полу и воинственно села рядом, но охотник развел огонь, принес воды из ручья и буднично поставил помятый закоптелый чайник.

— Значит, рекорды ставите? — спросил без особого интереса.

Поля сильно замерзла и только кивнула.

— Дал бы спирту, да нету, — посетовал охотник. — Давно у людей не был. Ничего, отогреешься.

— Не видал ты самолета здесь? — спросила Поля, робея.

— Не видал. Да я хожу много, всех не увидишь. Ты кто? Звать как?

— Степанова Поля.

— Ну а я Николай Яремчук второй, полковник Сибирского казачьего корпуса, честь имею. Часть силы той, что без числа творит добро, желая зла. Спас вот красную летчицу, не думал не гадал.

— А не скажете, — вежливо перешла на «вы» Поля, — далеко до жилья какого?

— До жилья далеко, — неопределенно ответил полковник. — Ты с какой целью интересуешься: к людям выйти или наоборот?

— Желательно бы к людям, — виновато сказала Поля.

— Это трудней. Но выйти можно, отчего ж. Или сами за тобой придут. Сейчас ведь знаешь как — чаще они за тобой приходят. Может, и за тобой кто удосужится.

Поле показалось, что он насмехается.

— Я и сама выйду в случае чего, — сказала она обидчиво. — Но что спасли — это спасибо, конечно.

— В общем, не за что. Но ты в другой раз осторожней. Тут не знаешь, на кого попадешь.

— А на кого можно? — наивно спросила Поля. — Много, что ли?

— Хватает, — неопределенно ответил Яремчук второй. — И ваши бегают, и наши бегают. Фоменковцы, — начал он загибать пальцы, — оскольцы, второй чешский, третий фрунзенский, пятый казачий, амурская милиция... Прошлым летом белочеха видел... Полно осталось. Тайга большая, всех не переловишь.

По крыше избушки зашуршал небольшой уютный дождь. Полковник дал Поле сушеного мяса из одного мешка и вяленой рыбы из другого, а потом развернул перед ней феерическую картину густонаселенной тайги от Саянских хребтов до сопок Маньчжурии, так что она даже испугалась: вдруг кто видел ее тогда... ну, тогда? Нет, конечно, это не мог действовать опий, половины этих имен она не знала, хотя, объяснил ей потом доктор, когда она кое-что рассказала ему, в мозгу ее могли отложиться случайно прочитанные фамилии, и теперь они соединились в изумительное ожерелье бойцов, беглецов и старообрядцев.

По тайге до сих пор рыскали посланники Ивана IV, отправившего их воевать Сибирь, и остатки экспедиции землепроходца Ерофея Хабарова, в отряде которого в 1652 году случился раскол. Раскол случался всегда — примерно по тому принципу, который Поля обнаружила, толкуя с беспоповниками. Стенька Поляков откололся от Хабарова и пошел воевать гиляков, но часть поляковцев вернулась к хабаровцам, а другая часть разругалась из-за гиляцких баб. Отряд Ермака раскололся из-за отношения к местным жителям: одни предлагали их завоевывать, а другие — истреблять; третьих же, предлагавших обучать их мирно, перебили сами местные жители. Раскол случался из-за Волынского, из-за отношения к Бирону и стихотворной реформе Тредиаковского, а после 1861 года отряд крепостных бежал из Центральной России в Сибирь, чтобы установить там крепостное право — оптимальный способ руководства народами. Сибирский казачий корпус раскололся из-за отношения к Унгерну, который хотел идти на Монголию, а Лаврецкий не хотел — что нам Монголия, у нас Россия не завоевана и до сих пор толком не катехизирована!