Читаем Истребитель полностью

Поля мало знала о русском расколе, не больше, чем Зыковы о строении реактивного двигателя, но понимала, что в России все и всегда раскалывается, примерно так же, как авиастроение на школу Антонова и Веневитинова, хотя разница между ними была трудноопределима, как, в сущности, между раскольниками и никонианцами. Дело было даже не в том, смутно подумала Поля, что кто-то прогрессивнее, а кто-то традиционнее; просто одни, как Веневитинов, решали государственную задачу, тонко чувствуя, как надо служить Отечеству и что для него лучше, а другие, как Антонов, решали какую-то свою. Не то чтобы он меньше любил Отечество, но просто для него Отечество служило средством самолетостроения, тогда как Веневитинов больше любил Родину, чем самолеты. Интересно было бы представить, что Веневитинов чертит, взяв карандаш в троеперстие, тогда как Антонов — исключительно в двоеперстие, иначе и винт не крутится, и шасси не выходит. Парадоксально, но самолеты Антонова были Родине нужней, и по этой схеме выходило, что старообрядцы скорей сочувствуют новой власти, которая уничтожила старую церковь; Дормидонт, слушая эти рассуждения вслух (Поля сама себе удивлялась, поскольку никогда ни о чем таком не думала), уважительно кивал, но подытожил: иногда бывает и Антихрист против Антихриста, это уж такое их дело. Но вообще, добавил он, ежели бы новая власть обратилась к старой вере, при соответствующем покаянии это можно было бы рассмотреть и одобрить. Ну вот, вскрикнула от радости Поля, это и получается диалектика! И она заснула от сытости, хотя старалась есть мало и осторожно.

Проснулась под вечер, когда стемнело, и долго объясняла Феклуше, какие бывают созвездия. Это Млечный Путь, говорила она, здесь Плеяды, тут Персей, Кассиопея, а это — видишь? - Орион! Что ты, снисходительно возражала Феклуша, это путь Ерусалимский, это конь с телегой горбатый, это младенец царственный, а вот колесо, правее же гусь и над гусем куст горящий. Ты моим так и говори, продолжала Феклуша, они люди простые, а мне можешь прямо сказать, что ты ангел, посланный нас предостеречь; но скажи только мне, им не говори, они старые и могут не вынести. Места у нас глухие, тебе неоткуда больше взяться, я сразу поняла; река тут рядом, но и по реке до людей долго. Поле жалко было Феклушу разочаровывать, и она сказала: скоро тебе с неба упадут яблоки, я уж постараюсь. Ей дали матрац, набитый сеном, и всю ночь Поля проспала без снов, а ранним утром ушла, съев для бодрости еще одну облатку опия, и с собою ей дали репы, которой Зыковы растили много. В этот день ощутимо похолодало.

Ну что, сказал семье старик Дормидонт, зажжемся? Этот вопрос он задавал всякий раз, когда их снова обнаруживали, и всякий раз был ему ответ: нет, отче, пойдем дальше. Но Феклуша передала пророчество от ангела и сказала: если в трехдневный срок в самом деле упадут яблоки, то надо уходить, ибо поведал ангел, что нас найдут и меня сделают пионером. Что это, я не знаю, но такой участи не желаю. Хорошо, ответствовал отец, спешить некуда, подождем три дня. К исходу третьего дня с неба упал мешок яблок. Феклуша плохо себе представляла их, но Дормидонт и Аграфена опознали грушовку и решили: надо уходить. Ангел, разумеется, мог хулить Бога для вида, мало ли к кому он попал, но пророчество есть пророчество и, значит, их скоро обнаружат. Они взяли кур, набрали несколько туесков меда и пять мешков картофеля и понесли все это дальше, дальше к океану, а хутор сожгли: если каждый раз сжигаться вместе с хутором, старообрядцев не напасешься.

<p>9.</p>

Долго ли, коротко ли шла Поля по холодеющему лесу, среди периодически встречавшихся болот, а только провалилась в бочажину по самую шею, вымокла и перепугалась. Это конец, подумала она. Палка сразу сломалась — она видела в кино, как девушка положила палку на две кочки и, подтянувшись, выбралась из трясины, но тут и кочек не было. Некоторое время Поля барахталась, потом почувствовала, что ее засасывает, и закричала долгим отчаянным криком в безумной надежде, что прибегут раскольники, спасут, — но раскольники уже были далеко, километрах в пяти, не докричишься, а и услышат, не побегут, только перекрестятся двоеперстием. Так кричала она трижды, и самое удивительное, что, по всей вероятности, действительно начала творить чудеса, как и предсказывали ей Зыковы, потому что на третьем крике из чащи вышел человек в ватнике, с ружьем за плечами, и буднично спросил, чего она орет.

— Вот, провалилась, — так же буднично и даже ворчливо ответила Поля.

— Вижу, что провалилась. Много вас тут?

— Одна.

— Хорошо.

— Чего ж хорошего?

— Ничего, - сказал человек задумчиво, — ну давай, хватайся. — И протянул Поле длинную ветку, которую легко отломил от ближайшей осины. Она вцепилась, он осторожно потянул, минут пять она карабкалась, но выползла. Даже унты остались при ней, потому что прекрасная вещь проволока.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза