Истребитель

О них заботились необычайно трогательно: каждой в термос залили именно любимый чай — Полине с лимоном, Вале сладкий до невозможности, Соне с молоком — по-английски, объясняла она, хотя откуда ей знать про английский чай? Доктор дал Поле после аппендицита опий на случай болей и бензонафтол на случай воспаления. Штурманская кабина была оборудована не просто надежно, но до странности уютно: передатчик за спиной, по левому борту, там же всеволновой приемник с гордым именем «супергетеродин», такой же резервный супер справа и под сиденьем три умформера. Справа — раскладной столик с радиоключом, над ним висели три «Наяды», как назывались счетчики горючего. Было бы еще уютней, если б экипаж в полете сидел рядком, но их разделяли стены, в отверстия которых можно было просунуть максимум кисть. Общаться приходилось пневмопочтой — писать записочку, вкладывать в цилиндр и накачивать мех; по счастью, если очень сильно орать, получалось и голосом.

Вылетели они в 8:г6, фиксировала в штурманском журнале пунктуальная Поля; летели над сплошной облачностью, ни разу до Свердловска не увидав земли, на четырех с половиной тысячах высоты, без масок. Стемнело уже в четыре по Москве, они летели на восток, навстречу ночи; наконец в разрыве облаков мелькнул Иртыш, и Поля успокоилась — идут точно. Соня взяла штурвал в пять и вернула в восемь. Поля заметила, что началось оледенение: лед, она знала, утяжелит машину и в конце концов утянет ее на землю. Она отправила Вале записку, и Валя повела самолет выше — на шесть тысяч, потом на семь; их жестоко болтало, но Поля терпела — ей надо было выйти из облачности и сориентироваться по звездам. Наконец они стали видны сквозь облачные клочья: сейчас, поняла Поля, мы над Красноярском. За бортом было минус тридцать семь, на борту минус тридцать, спасала многослойная тяжелая меховая броня плюс кожаные штаны и унты. Через полчаса замолчал приемник. Поля поняла: замерзли умформеры. Теперь Москва не получит от них ни звука до самой посадки, и новый радиомаяк, специально для их полета поставленный в Душкачане, бесполезен. Четыре часа они летели в полной темноте и тишине, без малейших ориентиров; на записки извели все блокноты, и Поля начала понемногу отрывать клочки от карты, стараясь выбирать только те участки, которые уже позади. Дело было дрянь, прямо говоря. Влезешь за китайскую границу — инцидент, впишешься в гору — пиши пропало, а координаты не проверить, поскольку радио глухо молчало. Вдруг на две минуты включился резервный умформер. Приемник заработал, и Поля успела услышать непрерывный вопль Москвы: «УГР! УГР! Немедленно!» Она передала: «Запеленгуйте, предположительно Хабаровск!» Москва заорала: «Репете!» Поля повторила, но тут все опять замерло. Она боялась представить, что они там думают про нее.

С семи тысяч высоты к восьми утра Поля опознала под ними Тугурский залив. Это было оно, Охотское море, они прилетели на Дальний Восток — а куда, собственно, еще могли прилететь? Ночные страхи казались теперь смешными. Надо было срочно решить, где садиться: топлива вроде хватало до Николаевска, но Валя уперлась — там плохой аэродром, потянем в Комсомольск. Ладушки, ты командир — тебе рулить; но в сплошной облачности они потеряли время, пошли не по тому рукаву Амура, и когда до Комсомольска оставалось еще двести километров, Валя поняла, что садиться придется в тайгу. Она переключала все баки — все-таки могло остаться на донышке, но запас был выработан, у них оставалось максимум двадцать минут экономного планирования. Это было очень нехорошо, очень досадно, особенно в такой обидной близости от Комсомольска, но делать нечего, Поле надо было прыгать. Конструкция дальнего бомбера-2 была такова, что при посадке в лес штурманская кабина с большой вероятностью повреждалась, если не плющилась вовсе. Напрасно Поля орала, что прижмется в кислородный баллон, что ничего ей не сделается, Валя понимала, что машина может встать на нос: «Мы тебя даже не достанем!» Командир сказал, ему видней: у Вали было больше ста прыжков, и Поля стала проверять, все ли при ней. Оружие было в порядке, нож и компас на местах, но прыгать предстояло на боевом парашюте малой площади; три секунды подумав, она отказалась от мешка с продуктами. Часто потом ей вспоминались эти три секунды. На прощанье она погрозила Вале кулаком, глянула на высотомер, на котором было 2300, и открыла люк.

7.

С такой высоты, правду сказать, она еще не прыгала и потому решила полететь затяжным; рванула кольцо, только когда вовсе нечем стало дышать, и повисла над тайгой. Это время следовало использовать по максимуму, чтобы запомнить с высоты главные ориентиры. Наверху, громко ревя, удалялся на самый Дальний Восток самолет «Родина»; Поля прислушалась, ожидая далекого треска, но треска не было.