История животных

Нередко в “Истории животных” фигурируют “роды” и в других плоскостях, помимо собственно таксономической. Характерно, что эта “многомерная” трактовка рода была принята средневековыми и далее ренессансными комментаторами. Например, Скалигер (Scaliger, р. 306) считает, что в книге третьей “Истории животных” Аристотель “вводит два рода, вены и артерии, хотя в том месте, к которому относится комментарий, эксплицитного выделения этих “родов” нет. Зато в той же книге Аристотель говорит о различных родах кости, одним из которых являются зубы; сама кость в этом случае есть, очевидно, нечто вроде “высшего рода” (§ 56). В § 62 говорится о том, что существуют “роды частей” — ногти, копыта, клюв; в § 80 — что перепонка относится к другому “роду”, нежели кожа. Учитывая эту разноплановость и стремление преодолеть дихотомию через перекрестное наложение признаков (см. выше, об образовании “высших родов” наложением признаков “порождения”, числа ног, типов скелета и т. д., а также примеч. 5 к кн. первой), надо признать, что “История животных” была шагом в сторону многомерной и вместе с тем в определенной степени уже биологической, а не чисто логической трактовки категорий вида и рода. В позднейших биологических сочинениях Аристотель вновь возвращается к чисто логической трактовке этих категорий, что вряд ли можно считать усовершенствованием. В “Истории животных” гибкость подхода позволила Аристотелю в ряде случаев достичь более естественной классификации, чем это сделал, например, Линней, для которого формальное отклонение от канонического показателя по единственному признаку может привести к переводу таксона в другой род (семейство и т. д.), с коим он по совокупности признаков подчас не имеет ничего общего.

Теоретическое обоснование классификации находим скорее в трактатах “О частях животных” и “О возникновении животных”, а не в “Истории животных”. Однако биологические концепции именно “Истории животных” наименее (по сравнению с другими аристотелевскими трактатами) эксплицированы в философской и теоретико-биологической литературе. Поэтому я в настоящем предисловии уделяю основное внимание элементам теоретической биологии, представленным в “Истории животных”. Подобно категориям рода и вида, одновременно логической и биологической оказывается в “Истории животных” и категория гибридизации. Отдельно сформулированной теории на этот счет у Аристотеля еще не могло быть, но несомненно, что он придавал большое значение фактам появления нового вида на основе двух существовавших ранее. Он привлек такого рода явления, в частности, для объяснения огромного богатства фауны Африки (Ливии), богатства, действительно не имеющего равного в мире и продолжавшего поражать исследователей и тысячелетия спустя. Он считал это богатство результатом сочетания климатического фактора и усиленных процессов гибридизации (кн. восьмая, § 166).

Эти соображения усложняют исходную концепцию “Истории животных”: ведь виды для ее автора суть как бы гармонично расположенные одна подле другой вершины горной цепи; изъять один из видов, тем более родов, или перетасовать их значило бы нарушить гармонию мироздания. Но как видим, иногда Аристотель идет на это. Порфирий (III в. н. э.) в трактате “О пяти общих понятиях” и другие ранние комментаторы Аристотеля поняли его как сторонника полной неизменности родов. Это понимание держалось долго, и только Скалигер (Scaliger, р. 68) в комментарии к книге шестой “Истории животных” указал, что оно, во-первых, не имеет твердой опоры в аристотелевском корпусе, а во-вторых, противоречит фактам. Правда, соответствующих фактов и у Скалигера нашлось немного; пожалуй, единственный несомненно относящийся сюда факт — межвидовой гибрид “каулирапу” — он находит только в мире растений. Лишь с XVIII в., и в особенности после П. С. Палласа, изучение вопросов гибридизации было переведено из области логики в собственно биологическую плоскость.