История Рунного посоха

Барон Калан потер лоб и зашелся едва слышным сухим кашлем. Он вообще сделался каким-то нервозным, стоило ему снять маску. Молодой герцог и раньше замечал, что подданные Гранбретани предпочитают по возможности не открывать лиц – вот и Калан все же потянулся за вычурной змеиной головой своего орденского облачения. Хотя, как слышал Хоукмун, гранбретанцы считают подобное нарушением этикета, он сделал вид, что нисколько не удивлен жестом барона. По крайней мере, тот сразу же перестал кашлять и заметно расслабился.

– Мой дорогой герцог, – послышался шепот из-под маски, – кто я такой, чтобы судить, что есть здравый ум? Есть и такие, кому Гранбретань кажется безумной…

– Не может быть.

– Но так и есть. Люди с притупленным восприятием не в силах увидеть весь грандиозный план, они сомневаются в величии нашего высокого похода. И даже говорят, что это мы безумны, ха-ха! – Барон Калан поднялся. – Ну а теперь, если ты не против, начнем предварительные исследования.

Они вновь прошли через машинный зал и оказались в следующем, что был лишь немногим меньше. Стены – такие же темные – пульсировали энергией, постепенно меняя цвет с фиолетового на черный и обратно. Здесь стояла всего одна машина: сложное сооружение из светящегося сине-красного металла со множеством выступов, рукоятей и деталей. На той части конструкции, что напоминала строительные леса, висело что-то вроде огромного колокола. За панелью управления сидело человек десять в форме ордена Змеи, и в их металлических масках смутно отражалось пульсирующее свечение стен. Гул, исходящий от машины, заполнял зал: едва слышное позвякивание, стон, шипение… машина дышала, как живое существо.

– Вот наша интеллектуальная машина, – с гордостью сказал барон Калан. – Она и будет тебя проверять.

– Какая большая, – произнес Хоукмун, подходя ближе.

– Одна из самых больших. Но так нужно. Она предназначена для сложной работы. Результат научной магии, мой дорогой герцог, а вовсе не произнесенных наудачу заклинаний, как это принято на Континенте. Именно наша наука дает нам главное преимущество перед более слабыми народами.

Хмель выветривался, и Хоукмун постепенно вновь превращался в того человека, каким стал в тюремных катакомбах. Он делался все более отстраненным и, когда его подвели и поставили под колоколом, который сразу же начал опускаться, почти не испытывал ни тревоги, ни любопытства.

Наконец колокол полностью скрыл его, а мясистые стенки задвигались, облегая тело подобием непристойного объятия. Дориан Хоукмун, сражавшийся в битве за Кёльн, пришел бы в ужас, но человек, переродившийся в подземельях Лондры, ощущал лишь смутное нетерпение и дискомфорт. Ему показалось, что в голову что-то заползает – словно невероятно тонкие провода проникли в череп и ощупью скользнули по его мозгу. Следом на него обрушились галлюцинации: яркие океаны красок, искаженные лица, неестественно изогнутые здания и растения. Дождь из драгоценных камней шел целую вечность, а потом черные ветра ударили его по глазам, но их разметал бурный океан – и в тот же миг замерз прямо в движении. Бесконечно ласковые и добрые животные. И невыносимо нежные женщины. Между этими видениями всплывали отчетливые воспоминания из его детства и последующей жизни вплоть до того мига, как он вошел в машину. Кусочек за кусочком воспоминания соединялись друг с другом, пока всё его прошлое не развернулось перед ним, но он по-прежнему не ощущал ничего, о былых чувствах вспоминая разумом, но не сердцем. Когда в конце концов стены колокола отпустили его, а сам механизм поехал вверх, Хоукмун, по-прежнему бесстрастный, остался стоять. Ему казалось, будто он видел чью-то чужую жизнь.

Калан взял его за руку и отвел в сторону.

– Предварительные исследования показывают, что ты более чем нормален, дорогой герцог, если я, конечно, правильно прочел данные. Все подробности интеллектуальная машина выдаст через несколько часов. Теперь тебе нужно отдохнуть, а завтра утром мы продолжим наши исследования.

На следующий день Хоукмуна снова заключили в объятия интеллектуальной машины, только на этот раз он лежал на спине, вытянувшись во весь рост, и глядел в потолок, пока перед глазами сменялись разные картины. Затем эти картины появлялись на экране.

На лице Хоукмуна не отражалось никаких чувств. Он пережил серию галлюцинаций, оказываясь в самых опасных ситуациях: ему приходилось спасаться от океанского упыря, от лавины, от трех вооруженных мечами противников. Он делал вынужденный выбор между прыжком с третьего этажа и смертью в пожаре. И каждый раз спасался, проявляя храбрость и смекалку, хотя его реакции были механическими, а не подсказанными страхом. Множество подобных тестов было проделано, он прошел все, ни разу не выказав ни одной сильной эмоции. Даже когда интеллектуальная машина заставляла его смеяться, плакать, ненавидеть или любить, это было не чем иным, кроме как физиологией.

Наконец Хоукмуна выпустили из машины, и он увидел перед собой змеиную маску барона Калана.