История одной переписки

Слышу только свой пульс. Словно через усилитель. Гулко. Как в бочке. Темп ускоряется. Удар, и тут же второй, на терцию ниже. Могу разложить эту музыку на ноты.

Ощущения исчезают. Ее больше нет. Сердце разгоняется, превращая желание в ярость.

Это — как лететь с горы на неуправляемой фуре…

Это — как натянуть тугую резину до разрыва…

Это — как выстрел в голову, в упор из гранатомета. Голова была, и вот ее нет.

Это — как от любви до ненависти…

Очень сильной. Безрассудной.

— Ты хочешь точку!? Всё? Ты так решила? Хочешь другого мужчину?

Голос не слушается.

Как и губы. Они улыбаются.

Вижу все, как сквозь вспышки стробоскопа.

Мне невыносимо ее лицо.

Как этот, принадлежащий мне рот, может говорить такое?

— Секунду ты хоть думала обо мне?! Ты сломала меня, перекроила, заставила дышать тобой…

Наши глаза сближаются. Ее — уверенные, спокойные, пустые. Хочу, чтобы она ослепла. Лишилась этих, чужих мне, глаз.

— Теперь отнимаешь? Теперь ты решила? ТЫ?! Точку?

— Олег… Я не люблю тебя. Всё.

Закрывает глаза.

— Смотри на меня!

Я сжимаю горло, из которого выходит эта неправда, впечатывая ее затылком в стену. Глоток облегчения. Ее боль — против моей.

Точку…

— Смотри на меня, когда говоришь это!!!

Глаза открываются.

— Не люблю, — хрипит она мне в лицо.

Сжимаю крепче.

Это мое горло…

— Не люблю… — звука нет, но губы двигаются, в оскале отвращения.

Мне не нравится это выражение лица. Я стираю его, разбивая ей пощечиной губы. Это мое лицо. Мое! Убери с него это.

Из глаз брызгают слезы. Они оживают на несколько секунд. Пью ее чувства. Рука на шее замирает.

Ее веки смыкаются, пряча от меня это живое, наше. Когда открываются, остается только пустота.

Нет. Верни это! Моя рука опять взлетает. Удар. Кровь брызгает мне в лицо.

— Больно…

— Больно!? Разве это больно, Жень? Посмотри на меня!!! Вот это БОЛЬНО!

— Хватит… — она пытается освободить свою шею. — Хватит. Не хочу тебя больше. Точка.

— Точка? Я поставлю тебе точку…

Перехватываю горло крепче. Вдалбливаю в стену. Смотрю на глаза. Живые. Живые… Мои… Еще раз. Рука сжимает горло сильнее. Ее губы синеют, в глазах — ужас. Я целую эти губы. Или кусаю. Мой рот в ее крови.

Это гораздо терпимее, чем ее «не хочу».

Руки пытаются оттолкнуть меня. Пальцы на моем лице, почему-то, нежные. Тело бьется и мечется, вырываясь из железной хватки. Я не могу ее отпустить. Как же я могу ее отпустить!? И мы вместе по стене съезжаем на пол.

Она не собирается никуда больше. И я ложусь рядом. Беру безвольную руку в свою. Мне почти что хорошо…

— Две тысячи сто девяносто первый, — задыхаясь, подскакиваю я. — Б*ять… Она жива. Жива. С ней все хорошо. Это закончилось как-то по-другому.

— Олег. У Вас сегодня что-то случилось.

— Нет.

Мой психоаналитик встает с кресла, приближается. Это хороший психоаналитик. Но есть проблема — я хе*овый пациент.

— Вытяните руку.

Подчиняюсь.

— Тремор, — констатирует он. — Не хотите об этом рассказать?

— Нет.

— Я не смогу помочь Вам, если Вы не будете сотрудничать.

— Сегодня был кошмар.

— Вы пьете таблетки?

— Нет.

— Расскажите о Вашем сне.

— У меня случается аффект. Я убиваю женщину.

— Какую женщину?

— Свою женщину.

— Что Вы чувствуете, делая это?

— Умиротворение…

Глава 4 — Тоска

Полнолуние. Сегодня будет особенно тяжело. В полнолуние обычно не спится. После тяжелого утра возвращаться домой не тянет. Наматываю бессмысленные круги по центру. Набережная. Притормаживаю. Мне нравится закат. Достаю дежурный Никон. Делаю несколько снимков. По привычке. Они мне не нужны. Давно не занимаюсь этим.

Пара туристов с ребенком, заметив меня, подходят, вежливо здороваясь на несмелом итальянском.

— Как его попросить? — спрашивает женщина у мужчины.

Вздрагиваю от русской речи.

— Я понимаю по-русски.

Женщина, смущаясь, улыбается.

— Мы потеряли фотоаппарат. Вы не могли бы поснимать нашу дочь здесь? Мы хорошо заплатим.

— Извините, я не снимаю детей.

На их лицах недоумение. Мужчина пожимает плечами на немой вопрос женщины. Они отходят. Чувствую облегчение.

Я не работаю с детьми. Мне не нравится. Мне не нравится, когда они в одном со мной пространстве. Мне не нравятся их голоса. Мне не нравится их внимание. Избегаю любых контактов. Многие считают это аморальным. Мне все равно. Нет, я не детоненавистник. Не люблю, когда нарушают мое пространство. Со взрослыми можно договориться. Взрослые понимают невербальные демонстрации. Взрослых можно оттолкнуть. Проигнорировать. С детьми это не работает. Дети не сохраняют личных границ, меня ломает это психологически. И я делаю все, чтобы сохранить дистанцию физически. Никаких детей.

На телефоне — пропущенный. Перезваниваю.

— Добрый вечер, Вы звонили…

— Олег? Это Андрей. Из Новосибирска. Вспомнил?

Опять русские… Новосибирск…

Я расстегиваю верхнюю пуговицу на рубашке, расслабляя воротник. Душно. Нет, на улице прохладно. Но мне душно.

— Андрей, рад слышать.

— Я в Неаполе. Давай, пересечемся, выпьем, пообщаемся?

— Без проблем.

— Подъезжай на набережную. Мы яхту сняли для хорошей компании. Скучно не будет.

Это хорошо. Пить в компании не так удручающе, как одному. Андрей — хороший собеседник. Он любит рассказывать про Новосибирск.