История - нескончаемый спор

Есть слово, которого очень боятся наши обществоведы. Это — «релятивизм». Между тем культур антропология давно убедила тех, кого вообще можно в чем-то убедить, что только преодоление «абсолютизирующей» универсальной схемы и принятие гипотезы о самоценности и своеобразии каждой культуры и цивилизации отвечает современной непредубежденной точке зрения науки. Мне когда-то уже приходилось цитировать Ранке: «Каждая эпоха находится в непосредственном отношении к Богу». Оставим Бога в покое, но мысль Ранке остается глубоко верной, ибо каждая историческая форма человеческого общежития представляет самостоятельный интерес, независимо от ее связей с предыдущим и последующим процессом истории.

Между тем в марксистской мысли эта связь интерпретируется совсем иначе. «Исследование функционирования, воспроизводства и развития исторически сложившегося объекта при помощи логического метода предполагает выявление его исторической перспективы, рассмотрение его в единстве настоящего, прошлого и будущего»[362]. Классический пример — марксов анализ капитализма в тени его грядущего краха и неминуемого социалистического преобразования общества. Логический метод осмысления истории, как свидетельствует вся длительная практика марксистской историографии, неразрывно связан с такого рода телеологическим подходом. Самоценность и самодостаточность каждого общественного состояния игнорируются, любой этап истории видится лишь как ступень к последующему. Разумеется, с изменением исторической перспективы прошлое и настоящее видятся по-новому. Но опасность таится в том, что при таком рассмотрении создается односторонняя перспектива, деформирующая историческую целостность и системность изучаемого общества. Разумный релятивизм предостерегает от подобных искажений.

Разрабатывая теорию формаций, Маркс подчеркивал, что их возникновение, развитие и смена представляют собой своего рода «естественно-исторический процесс».

В рамках подобного понимания истории мало места остается для человеческой свободы, для выбора того или иного пути развития, для постановки вопроса об его альтернативности. Случайно ли то, что историко-антропологические интенции ранних трудов Маркса в дальнейшем не были продолжены ни им самим, ни его последователями?

В этой связи введение в практику исторического исследования и в специальную методологию исторического познания современных концепций «культуры» и «цивилизации» могло бы дать существенный противовес формационному телеологизму. Концепции культуры и цивилизации, по существу игнорировавшиеся Марксом, по-прежнему выпадают из поля зрения марксистского анализа. Это обстоятельство указывает на историческую ограниченность теории формаций, если ее рассматривать не как закономерный этап в развитии научной и общественной мысли XIX в., но в универсуме научных теорий конца XX столетия. Марксистская теория все еще не овладела обширными пластами актуальной проблематики, выдвинувшейся в наши дни на передний план в гуманитарном знании.

Признаем же, наконец, что теория социально-экономических формаций принадлежит эпохе, наука которой развивалась под знаком прогресса. Увы, та эпоха безвозвратно миновала, нас отделяет от нее толща времени, насыщенного столь глубокими и радикальными сдвигами и катаклизмами в экономической, социальной, политической и интеллектуальной жизни, что немыслимо предполагать, будто научные и философские построения XIX в. могут полностью и целиком сохранить силу и убедительность в совершенно новом духовном универсуме человека, стоящего на пороге третьего тысячелетия. Ныне обществоведам приходится разрабатывать иной, более гибкий и адекватный понятийный инструментарий. В каком облике и в каком объеме теория социально-экономических формаций сможет быть органически включена в эти новые объяснительные системы и что именно из ее содержания выдержит испытание временем, трудно предсказать, это покажут дальнейшие непредвзятые и неидеологизированные исследования.

(Впервые опубликовано: «Вопросы философии». М., 1990. № 11. С. 31–43)

Еще несколько замечаний к дискуссии о личности и индивидуальности в истории культуры

Дискуссия о личности и индивидуальности в истории, проведенная в нашем семинаре по исторической психологии, выявила по меньшей мере две вещи. Во-первых, живой интерес к проблеме, которая поистине всех касается и всех затрагивает. Во-вторых, нашу неподготовленность к тому, чтобы эту проблему не то чтобы решать, но даже и достаточно четко и непротиворечиво поставить. Все это в определенном смысле симптоматично. Неясность понятий, подчас небрежность в их употреблении — наша застарелая болезнь. И существует только один способ лечить ее — обсуждать подобные проблемы, оттачивая понятия. Я полагаю поэтому, что дискуссия о личности и индивидуальности в истории нуждается в продолжении. Точку ставить рано.