История мировой цивилизации

Если Карл и утратил живой интерес к управлению европейскими делами, то его занимали дела, более ему близкие. Прескотт говорит («Добавления к истории Карла V Робертсона»): «В почти ежедневной переписке между Киксадой или Гацтелу и статс-секретарем в Вальядолиде нет почти ни одного письма, в котором не играл бы более или менее значительной роли вопрос о столе императора или о его болезни. Оба эти вопроса вечно следуют один за другим. Такого рода темы редко бывают предметом государственной переписки. Статс-секретарю было, вероятно, нелегко сохранять серьезность при просмотре депеш, в которых были так причудливо перемешаны политика и гастрономия. Курьеру, курсировавшему между Вальядолидом и Лиссабоном, приказано было делать крюк и заезжать по дороге в Жарандилью с тем, чтобы доставлять продукты к королевскому столу. По четвергам он должен был привозить рыбу, так как следующий день был постный. Форели, водившиеся по соседству, казались Карлу слишком мелкими, поэтому из Вальядолида ему присылались более крупные. Вообще ему нравилась всякая рыба и все родственное рыбе. В королевском меню важное место занимали угри, лягушки и устрицы. Карл пристрастился также к рыбным консервам, в частности, к анчоусам и жалел, что не привез их с собой в большем количестве из Нидерландов. Особенное же пристрастие он испытывал к пирогу с налимом.

В 1554 году Карл получил от папы Юлия III буллу, освободившую его от соблюдения постов, и разрешавшую ему завтракать по утрам даже в те дни, когда ему предстояло причащаться.

Еда и лечение! Это было возвращение к элементарной жизни. Привычки к чтению Карл так и не приобрел, но он любил, чтобы ему читали вслух за столом, как это делалось при Карле Великом, причем он давал, по выражению одного летописца, “сладостные и божественные комментарии”. Он развлекался также заводными игрушками, слушанием музыки или проповедей, а также занятиями государственными делами, которые продолжали к нему поступать. Кончина императрицы, к которой он был очень привязан, направила его мысли в сторону религии, принявшей у него форму мелочной обрядности. В течение великого поста по пятницам, наравне с прочими монахами, он от избытка рвения бичевал себя до крови. Эти упражнения в соединении с подагрой дали проявиться свойственному Карлу фанатизму, который до того времени подавлялся по политическим соображениям. Когда поблизости от него в Вальядолиде появилось протестантское учение, он пришел в ярость. “Передайте от меня великому инквизитору и его советникам, чтобы они были начеку и с корнем вырвали зло прежде, чем оно успеет распространиться”… Он высказывал предположение, что не мешало бы, при наличии таких злодеяний, отклониться от обычного течения правосудия и не давать пощады, “чтобы преступник, будучи помилован, не имел возможности вновь впасть в преступление”. Он предлагал брать пример с его образа действий в Нидерландах, где всякий, кто упорствовал в заблуждении, был сожжен заживо, тем же, которые изъявляли раскаяние, отрубались головы.

Пристрастие его к похоронам весьма знаменательно для его места и роли в истории. Он словно интуитивно чувствовал, что нечто великое в Европе безвозвратно отошло в прошлое и нуждалось в погребении, что давно пора поставить заключительную точку. Он не только присутствовал при всех сколько-нибудь значительных похоронах, имевших место в Юсте, но, кроме того, заказывал заупокойные литургии по умершим в других местах; в годовщину смерти жены он служил панихиды, и, к довершению всего, он инсценировал свое собственное отпевание…

Часовня была увешана черными тканями и свет сотен восковых свечей еле-еле рассеивал тьму. Братия в монашеском одеянии и вся императорская челядь в глубоком трауре собрались вокруг огромного катафалка, стоявшего посреди часовни и также задрапированного черными тканями. Отслужили заупокойную мессу и посреди жалобных воплей монахов возносились молитвы за отлетевший дух, дабы он был допущен в обитель блаженных. Опечаленные приближенные заливались слезами, когда им представилась картина смерти повелителя. Возможно, впрочем, что они испытывали жалость при виде такого печального проявления старческой слабости. Карл, завернувшись в темный плащ, с зажженной свечой в руках, смешался с толпой домочадцев и был, таким образом, свидетелем собственного отпевания. Печальная церемония окончилась тем, что император передал в руки священника зажженную свечу в знак того, что передает душу свою в руки всемогущего творца».

Спустя два месяца после этого маскарада он действительно умер. С ним вместе умерло кратковременное величие Священной Римской Империи. Его королевство было разделено между его братом и сыном. Священная Римская Империя, правда, просуществовала до времен Наполеона I, но ее песенка была уже спета. Ее традиции, однако, живы еще и до сих пор и продолжают отравлять политическую атмосферу.