– Да, наверное, эта концепция пришлась бы по душе идеологам коммунизма, – кивнул я. – Объект остается как бы общим, но при этом создатель получает финансовое вознаграждение, а покупатель – повод для удовлетворения эго. Но боюсь, что в цифровых технологиях современные «красноперые» шарят так же плохо, как в создании справедливого социального строя, так что надежд мало. Впрочем, назвать криптовалютное и блокчейн-сообщество «коммунистическим» или «альтруистическим» будет настоящим скамом, прости за оксюморон, – добавил я. – Современное крипто-сообщество вполне капиталистическое и держится на постоянном зарабатывании денег. «Быки», «медведи», «пузыри» и «единороги» – всё как на привычном фиатно-финансовом рынке, и загадочный Сатоши Накамото со смарт-контрактом биткоина здесь главный виртуальный крипто-гений. Буквально Сорос, Ротшильд и Рокфеллер в одном лице. Успех криптолоидов зависит от массового распространения блокчейн-технологий, а для этого нужны не только новые продвинутые технологии, но и постоянный хайп, чтобы этими технологиями начинали пользоваться. Перефразируя скамовый лозунг компартии СССР: «Все во имя человека, все во благо человека!» – «Все во имя юзера, все во благо юзера». Криптоиндустрия в своих вайтпейперах для инвесторов это постоянно постулирует, хотя и тогда, и сейчас все понимают фундаментальную «фейковость» этих букв. Рынок предметов искусства подходит для этого идеально: большие продажи и крупные суммы сделок привлекают внимание «гомо сапиенсов», недоумевающих, с какой стати кто-то платит столько денег за то, что для большинства кажется бесполезной вещью. Дальше работает самый банальный сарафан. Но, помимо хайпа и спекуляции, у NFT есть реальные сферы применения, где эти цифровые технологии способны принести пользу: их можно успешно применить к правам собственности на что угодно, от финансовых инструментов до земельных участков. Для продажи цифровых единиц выбросов углеродов, уничтожающих природу – чтобы финансировать технологии по ее сохранению. Или их можно использовать для отслеживания цепочки поставок от источника до конечного потребителя, что сделает процесс создания ценности прозрачным – о чем, собственно, мой первый патент Quality Product Ecosystem.
– Ну, пусть ты плюс-минус прав, – нехотя признал Гринго. – Как нам это поможет продать – причем легально – токен с компроматом на «Миракс»?
– Речь не о продаже компромата, – пояснил я, – а о токене на рукопись книги, но я пока не понимаю, как это реализовать. Надо подумать, посоветоваться со знающими людьми. С ходу не скажу. Давай свяжемся через неделю, обсудим…
– Макс, – перебил меня Гринго. – Я ждал этого момента уже давно. Годы, можно сказать. У нас есть документы, которые раскрывают схему вывода средств «Миракса». В ней может быть заинтересован конкретный покупатель. А ты… ты предлагаешь продать рукопись книги, ценность которой… ну, прямо скажу, сомнительная. Давай так. Ты проработай механику продажи NFT-книги, а я пока подумаю, как можно реализовать мою идею. Кстати, может быть, ты подскажешь мне надежного человека, который сможет с этим помочь? Человека из Штатов, который проконсультирует, как мне сделать это… менее противозаконно?
– Интересный у тебя подход, – сказал я. – Законный шантаж – это что-то новое. Думаешь, кто-то захочет участвовать в подобном?
– Я ничего особенно не думаю, – признался Гринго. – У меня есть папка, я хочу получить компенсацию за те страдания, которые свели моего папу в могилу. Компенсацию за мои нервы, когда я понимал, что потерял самого близкого человека на свете и ничего не могу поделать с этим, ощущение полного бессилия… понимаешь? Я ничего не могу исправить уже, время вспять не повернешь, папу не вернешь. Но они…
Гринго сорвался на крик, но тут же взял себя в руки и чуть более спокойно продолжил:
– Просто скажи, есть ли у тебя надежный человек там… в Майами – было бы вообще идеально!
– Дай-ка подумать…
Откинувшись в кресле, я погрузился в размышления. Пожалуй, только сейчас я впервые понял, насколько по-разному мы смотрели на это расследование. Наверное, лет десять назад, когда внутри меня кипел гнев, я бы, как минимум, задумался об идее Гринго с продажей папки, но теперь… Теперь у меня была совсем другая жизнь, и я больше не жаждал возмездия. Мне хотелось высказаться и отпустить прошлое. Для Гринго же дело, похоже, оказалось слишком личным, и он мечтал о мести, о личной вендетте со всеми участниками событий вокруг Киевского проекта «Миракса».
«Вы отобрали у меня отца – вы должны заплатить, иначе я отберу у вас все» – вероятно, нечто вроде этого, пусть и менее пафосное и утрированное, пульсировало у него в голове.
Вендетта не входила в мои планы. И я вспомнил о человеке, способном отговорить Гринго от опрометчивого поступка.