История империи монголов. До и после Чингисхана

«Мы были настолько осторожны, что на правом краю, на левом краю, в середине и спереди всякий, кому было назначено определенное место, стоял на этом месте. Стражники, каждый со своей стороны, вооружившись, стояли на ногах вокруг лагеря, отойдя подальше, на расстояние полета стрелы от палаток. Так они простояли всю ночь. Каждую ночь всех наших воинов выводили и строили таким образом, трое-четверо из приближенных беков каждый вечер по очереди обходили лагерь с факелами, я тоже один раз сделал обход. Тем, кто не выходил [на стражу], мы прокалывали нос и водили их напоказ вокруг лагеря».

К жестокости во времена Бабура так привыкли, что отнюдь не считали происходящее жестокостью. Сам Бабур, вроде бы натура утонченная, почитатель Алишера Навои, не видел ничего отрицательного ни в минаретах из отрезанных голов противника или местных жителей, ни в нанесении травм своим собственным воинам. Так поступали все, кстати, изъяснявшийся на письме изысканным слогом Бабур — тоже.

Тем временем в оставленных им землях Шейбани-хан столкнулся с другим претендентом на власть — иранским ханом Исмаилом. Последний вел войско в бой под знаменем священного джихада, его воины были сплошь шииты, они шли резать суннитов, которых представлял Шейбани-хан. Столкнулись два направления ислама. Но не только в этом дело: используя веру шиитов, Исмаил вел одновременно и освободительную борьбу против монгольского завоевания. Он даже заключил сделку со своим противником — турецким султаном, лишь бы иметь возможность вести войну не на два фронта. Удача ему была предрешена. Беда в другом: по всему Мавераннахру верующие разделились на верных и неверных. Начались мятежи.

Шейбани-хан, которому удалось подчинить практически всю страну Бабура и его родственников, гонялся теперь за его войском. Бабур понимал, что союзников у него нет, а справиться с Шейбани-ханом в одиночку — задача немыслимая. Выход один: отходить в земли, куда Шейбани-хан не пойдет. Так выбор пал на Индию. Осенью 1507 года

«…мы (пишет Бабур. — Автор) выступили из Кабула в Хиндустан. Пройдя через Малый Кабул, Сурх-Рабат, мы спустились в Курук-Сай. Афганцы, живущие между Кабулом и Ламганом, даже в мирные времена сами воруют и другим помогают воровать: они страстно желают и не могут дождаться подобных [военных] событий. Когда они узнали, что я оставил Кабул и иду в Хиндустан, их дурные качества умножились в десять раз; даже добрые люди из них обратились к злу. Дошло до того, что в то утро, когда мы выступили из Джагдалика, тамошние афганцы вздумали преградить путь через Джагдаликский перевал.

Они построились в горах на северной стороне и пошли, ударяя в барабаны, размахивая саблями и громко крича. Как только мы сели на коней, я приказал воинам подниматься на гору со всех сторон. Воины во весь опор поскакали вверх по холмам и гребням. Афганцы не устояли ни минуты; они даже не смогли пустить ни одной стрелы и бросились в бегство.

Преследуя афганцев, я поднялся на гору. Один афганец, убегая, промчался внизу мимо меня; я выстрелил [и попал] ему в руку. Этого раненого афганца и еще нескольких афганцев схватили и привели. Некоторых из них для острастки посадили на кол».