Истории замка Айюэбао

Когда уже смеркалось, Застёжка доложила: вернулся председатель совета директоров, сегодня будет ужинать дома. Малая столовая была самым приятным местом в замке, там всегда царила спокойная и тёплая атмосфера, и, не считая стенографистки, приносившей блюда в коробе для еды, большую часть времени председатель совета директоров находился здесь один. В это время только Куколка могла свободно входить в зал, стоять рядом и наблюдать, как хозяин тщательно пережёвывает пищу, а если тот был в хорошем настроении, он даже приглашал её к столу. Обычно это было самое спокойное и радостное время дня в жизни вечно занятого хозяина замка. Пощипывая белоснежную салфетку, он что-нибудь рассказывал, время от времени отпуская остроты. После нескольких бокалов красного вина он становился многословнее, и тогда молоденькая стенографистка, отложив в сторону все дела, записывала за ним. Обычно в замке работали две стенографистки: одна по прозвищу Писунья, вторая — Жучок. На обеих была возложена, пожалуй, самая важная миссия: в любом месте и в любое время записывать всё-всё слова хозяина, будь то импровизированные монологи, торжественные речи или приказы. За все эти годы из-под их пера вышло бессчётное множество разнообразных записей, среди которых были шутки и остроты, пламенные речи на корпоративных собраниях и даже случайные пьяные разговоры во сне. Все записи приводились в порядок и редактировались, а затем передавались в секретариат корпорации специальным людям.

Едва переступив порог малой столовой, Куколка поняла, что пришла не вовремя: её шеф пытался захватить палочками кусочек спаржи, но после трёх неудачных попыток сердито отбросил палочки и руками сунул спаржу себе в рот. Затем он так же сердито вытер руки салфеткой и принялся пережёвывать пищу интенсивнее, чем обычно. Куколка тихонько вздохнула и на цыпочках прошла в зал.

— Садись, — сказал хозяин, задержав взгляд на её губах и вздёрнутом носике.

Она чувствовала, что вчера утром своим внезапным появлением обидела его, и не знала, как выразить охватившее её чувство стыда. В душе она понимала, что поступила так под воздействием какого-то странного импульса, который невозможно описать словами. Единственное, что она могла сказать наверняка, — это то, что празднование сорокалетия лишило её рассудительности. Она подала шефу пригласительное письмо, предварительно развернув его, чтобы не вынуждать его притрагиваться к грязному конверту.

— Я не знаю, как поступить. Клоун какой-то, — сказала она.

Хозяин вёл себя ещё осторожнее, чем она ожидала. Не проронив ни слова, он пробежал глазами письмо, а затем ответил:

— Я не принимаю у себя дома клоунов. Нечего обвинять его.

— Я осознаю свою ошибку. Но… Я понимаю, что не должна винить этого человека.

Хозяин, потирая руки, нахмурился.

— Так что же мне делать? — пролепетала она.

— Какие у тебя идеи? — громко ответил он вопросом на вопрос. — Я хочу послушать.

Она ответила без колебаний:

— Проигнорировать, конечно.

Хозяин медленно покачал головой:

— Это невежливо.

Она словно услышала обращённые к ней мысли шефа: ты сама эту кашу заварила, сама и расхлёбывай. На глаза у неё навернулись слёзы:

— Я… Я придумаю, как ему осторожно отказать, дать ему понять, что это невозможно…

Его губы застыли в холодной усмешке. Взяв в руку палочки, он подцепил ими кусочек спаржи.

— Этот своего не упустит. Стоит тебе только войти в его дверь.

Она чуть не подпрыгнула:

— Что? Это ещё почему?

— Потому что эти люди все до единого — настоящие звери.

3