Что мы сейчас преимущественно ввозим? Это, во-первых, зерно и мясо, во-вторых, промышленное оборудование для новых строек (главным образом в тяжелой промышленности), в-третьих, сырье, материалы, компоненты, запасные части для действующих производств. На этой, последней, группе, видимо, много не сэкономишь — то, что уже работает, должно работать. Ну а на двух первых группах? Скажем, зерно, на которое мы сегодня (даже без учета фрахта) тратим 3–4 миллиарда долларов в год? Некоторые наши председатели колхозов выдвигают, например, такую идею: зачем государству покупать где-то за границей зерно по 120–140 долларов за тонну? Дайте нам гарантии, что все дополнительные поставки зерна государству свыше уровня, скажем, 1988 года будут оплачены нам в валюте, и эта валюта останется в нашем распоряжении. Мы за два-три года обеспечим эти недостающие стране 30 миллионов тонн зерна, но по цене как минимум вполовину ниже мировой. Бредовая мысль, скажут некоторые специалисты. А что в ней бредового? Что в ней нереалистичного, если стоять на позициях обыкновенного крестьянского здравого смысла, а не руководствоваться всеми этими многочисленными «нельзя», которые 60 лет с таким упорством вколачивали в нас? И разве это не реальный источник экономии валюты, только за счет которого можно было бы почти наполовину решить проблему импорта промышленного ширпотреба?
Или оборудование для наших промышленных новостроек. Сегодня уже более чем на 5 миллиардов валютных рублей лежит его, неустановленного, по всей стране. Оно ржавеет, стареет, растаскивается и… И продолжает прибывать. Так, может быть, остановить этот поток на ближайшие четыре-пять лет? Законсервировать наиболее разорительные, наиболее помпезные стройки с лишь отдаленной экономической отдачей, отказаться от того, что еще не заказано и не оплачено, прекратить новое строительство в тяжелой промышленности, поскольку сейчас нам не до него? А освободившиеся средства пустить на прямой импорт товаров широкого потребления и на модернизацию тех отраслей нашей промышленности, которые производят товары массового спроса.
И наконец, международный кредит. Я уже высказывался в печати по этому поводу, и аргументы моих оппонентов за прошедшее с тех пор время меня не убедили. Конечно, если исходить из того, что мы на веки вечные обречены быть экспортерами лишь нефти и газа и ничего другого нам никогда «не светит», что нам сам господь бог судил вечно сидеть сиднем на своем золотом запасе, что мы никогда не сможем сократить сроки своего капитального строительства в промышленности с недавних И лет до общепринятых в мире полтора — два года (а ведь сократили уже до 8,5 года!), и поэтому ни о каких инвестиционных займах нам даже думать не след, что экспортная продукция наших предприятий никогда не будет конкурентоспособной, наконец, что серьезных денег нам взаймы никто в мире никогда не даст, что мы навсегда останемся париями для международной финансовой системы, — тогда я действительно несу просто-напросто чушь.
Но вот мнение такого трезвого, серьезного человека, как лауреат Нобелевской премии известный экономист В. Леонтьев (между прочим, один из авторов «японского чуда»): «Если ваше правительство возьмет кредит под товары, у него будет немало критиков. Но пусть лучше критикуют отдельные противники, чем большие массы людей»[53]. И уверяю, мы с ним не сговаривались! Могу только добавить, что в личной беседе со мной он подчеркнул: «Серьезные деньги в мире есть. Конечно, если говорить о частном финансовом рынке, а не о правительственных кредитах. И вам эти деньги дадут, если вы честно и открыто представите конкретно разработанную программу ваших потребностей в импорте потребительских товаров. Я говорю о суммах, возможно, порядка 30–40 миллиардов долларов».
Чем потом платить? А это уже вопрос, верим мы или нет в серьезность наших собственных намерений, в необходимость и успех нашей перестройки, в действенность заново создаваемой в стране системы стимулов и эффективность нового экономического механизма. Занимать нельзя лишь при одном условии: если мы действительно убеждены в том, что мы как нация обречены на вечное прозябание, что никогда и ничто у нас не получится, что никогда, ни при каких условиях наша продукция всерьез не прорвется на мировые рынки и что «открытая экономика» — это путь всего мира, но не наш.